Прощай моя родина! И.Серт

0
Голосов: 0

2195

Прощай моя родина!  И.Серт


Чужой среди своих
... Однажды я возвращался из сельсовета и, недалеко от моста, на центральной улице, увидел пацана, одетого по-городскому; на нём была белая сорочка, тёмные брюки и чёрные туфли - моя мечта с семи лет. Я подошёл к нему и, с любопытством индейца к европейцу, спросил, откуда, мол, он такой и где это его так приодели. Оказалось, что парень из нашего села и живёт он в детском доме, где их не только так одевают, но ещё и кормят, учат и обучают производственной профессии. Не сходя с места, я принял решение идти в детский дом. Это было моё твёрдое решение, моё первое самостоятельное решение в жизни, но не последнее, так как мне придётся всю жизнь самому думать не только о том, кем быть, но, главным образом, как быть. В этот же день со слезами в горле я сообщил дяде Мише о моём желании жить в детском доме. Он, так я чувствовал и воспринимал, совершенно искренно, начал меня активно отговаривать, убеждал, что я могу жить у них столько, сколько захочу, но я настаивал на своём. Тогда я даже не допускал мысли, чтобы жить у дяди Василия, родного брата моего отца, но я и не помню, чтобы мне предлагали такой вариант, хотя отец на смертном одре устно «завещал» брату заботиться обо мне. Я очень хорошо понимал, как трудно им будет, если возьмут меня в свою семью. Ведь после страшнейшего голода хозяйство было ещё слабеньким, семян для огорода не было, а колхоз вместо денег записывал на счёт колхозника «палочки», т.е. выходы на работу, и только в конце года, после сбора урожая, выдавали «натуру», а денег ни копейки.

Мачеха продолжала жить в моём доме, и я весь год жизни у дяди Миши не виделся с ней; может быть, и встречался случайно на улице, но не помню. Вскоре дядя Миша подготовил все необходимые документы, вызвал мачеху, объяснил ей суть дела, дал нам транспорт- телегу с извозчиком и мы тронулись в путь. Я сидел спиной к движению, смотрел, как медленно удаляется центр села от нас, а когда мы же поднялись на самый верх центральной улицы, то есть выехали на вершину холма и повернули направо в улицу, ведущую на окраину села, мне, вдруг, стало жалко, что я покидаю своё родное село, и слёзы невольно лились из моих глаз. Так как мачеха сидела рядом со мной, то я старался смотреть в сторону, еле сдерживая наплывающие рыдания. Я любил и до сих пор люблю своё село, поэтому прощание с ним было болезненным. Мы ехали, молча, и я мысленно прощался …

Прощай моя родина! Прощай отчий дом! Прощайте друзья моего сладко-горького детства! Прощайте сказочно красочные ярмарки в селе Чийший, где мои детские( 4-6 лет) глаза не переставали удивляться обилию разнообразного товара; одежды, овощей, животных, но больше всего мне запомнились разноцветные винтовые конфеты, которые покупал мне старший двоюродный брат Дмитрий( бате Мити, по-болгарски). Прощай, подожженный мною самодельным пистолетом стог сена в нашем огороде! Прощай кучка песка в нашем дворе, где я целыми днями строил сказочные замки, рождённые детским воображением! Прощай масленичный костёр, через который мы, дети, пытались прыгать и перепрыгивали, а взрослые на мощных, красивых и грациозных конях, как тени, перелетали над высоким пламенем, вызывая всеобщее восхищение и праздничную радость. Прощайте разноцветные пасхальные яйца и «лес» необыкновенно красивых хлебов-пасок. Пасхи у нас делали высокими, и они всегда меня восхищали своей какой-то особенной формой и внешней необыкновенностью. А ещё мне нравилось биться пасхальными яйцами - вначале одной стороной, потом другой, и если я побеждал, то радости было много. Прощайте добрые и обильные виноградники, где мы с другом Геной-Георгием, пользуясь привилегией власти ( я, ведь, сын председателя), объедались «дамскими пальчиками»! Прощай чудо-патефон, открывший мне мир задушевно прекрасных русских песен! Прощай чудо-бинокль, веселивший нас и удивлявший своими таинственными свойствами! Прощай любимый поросёночек, украденный у меня измученным страшным голодом человеком! Прощай обветшалый и едва державшийся мост в конце нашей улицы, где мы, мальчишки и девчонки, уединялись, и я пересказывал «компании» мамины сказки и сочинял свои, а иногда мы съедали под мостом свой обед и вообще в школу не ходили.
Прощай очаровательная родина моего детства, перемешанного радостями незамысловатых событий и горечью потери самых близких людей, красочностью народных обычаев и церковных праздников, страданиями военных и голодных лет! Прощайте!
Что же поджидает меня впереди за пределами моей родной стихии? Мачеха увозила меня в другую, полную неизвестности и непредсказуемости жизнь. Я понимал, осознавал, нутром чувствовал, что как только меня доставят до места назначения, я останусь один на один с совершенно незнакомыми мне людьми, но при этом я не испытывал панического страха или опасности; что сказать - неразумное дитя природы. Наоборот, где-то внутри себя, на подсознательном уровне во мне зрела какая-то твердая уверенность на лучший удел, на лучшую жизнь, чем та, которая состоялась в пределах десятилетнего возраста. На лучшую жизнь… Что ждал я тогда от жизни, чего желал? Конечно же, я не мог это сформулировать, но, в неполных, двенадцать лет я всё же чётко хотел чего-то лучшего, но что являлось лучшим, я понятия не имел, а жить по-другому хотелось, жить не так, как раньше, где последние четыре года были переполнены страданиями и балансированием между жизнью и смертью. Всю мою дальнейшую жизнь мною управляла моя натура - она меня направляла и мною руководила. Учителя и воспитатели нам твердили одно - учитесь, хотя установка сверху была создавать из нас, сирот, рабочий класс, так необходимый после гибели большинства мужчин на этой самой страшной войне за всю историю человечества. Я последовал этому мудрому совету, а до всего остального доходил сам. И на протяжении всей жизни, в непрекращающейся борьбе с обстоятельствами, я часто сталкивался просто с человеческим непониманием, чёрствостью, равнодушием, а, иногда, с необъяснимой злобой и, непонятно откуда взявшейся, враждебностью… Мне придётся в жизни много раз просто драться кулаками…
И так, моя мачехе благополучно доставила меня в детский дом села Бабата ( сегодня-Островное).
Прощание с моей молодой и красивой мачехой.

Помню, мы с мачехой вошли во двор, в глубине которого стоял одноэтажный сельский дом, обращенный главным фасадом на улицу. Теплый солнечный день мягко переходил в вечер; над селом медленно, но неотвратимо спускались сумерки. В доме было очень светло. Меня этот яркий свет очень удивил, так как я такого раньше просто не видел. Когда мы вошли в дом по приглашению встречающего, я увидел, что с потолка свисает нечто и светит- я впервые увидел электрический свет и лампочку, и это мне очень понравилось, а мачеха, не меньше меня удивленная, произнесла просто: надо же, здесь даже иголку легко найти.

Людей, которые принимали меня в детский дом, я не помню, но все произошло очень быстро, и мачеха засобиралась, так как уже стемнело, а им надо было на повозке проехать километров 50. Я не помню всего что говорила мне мачеха на прощание, но перед тем как взобраться на повозку, взяла мою голову в свои натруженные и шершавые, но теплые ладони, притянула к себе поближе, поцеловала меня в лоб, потом в обе щеки, отпустила меня, слегка отодвинулась и, направив мне прямо в лоб сложенные вместе три пальца, со слезами на глазах , перекрестила три раза, не спеша, говоря: да хранит тебя господь, Ванче! Я тут же заплакал, слезы мгновенно застлили мне глаза, я сильно разволновался, жар наполнил мою грудь, я разрыдался, неловко утирая рукавом соленые капли слез.
Повозка тронулась, заскрипела, и как бы вразвалочку, покатила, увозя мою молодую мачеху, туда, где еще не скоро проведут электричество, где по сегодняшний день( 2005 г.) нет водопровода, нет газа, не асфальтированы улицы, нет тротуаров и…
Как мне потом рассказывали, вернувшись домой, моя двадцативосьмилетняя мачеха, некоторое время пожила в моем доме, затем собрала свои вещи, кое-что, наверное, прихватила из родительского скарба на вполне законном основании, перебралась в свой родительский дом, вскоре вышла замуж, родила собственного сына и прожила тихую, скромную, наполненную ежедневным трудом и суетой, как все сельские болгарские женщины, семидесятилетнюю жизнь. Уже, будучи взрослым, в одном из своих посещений моей маленькой родины, я побывал в гостях у моей мачехи; она накрыла стол, как водится у болгар, мы выпили домашнего вина, поели, поговорили, я простился и больше никогда не видел ее, о чем очень сожалею, так как она, хоть и ударила меня, но все-таки была добрым человеком и красивой женщиной. ЕЕ семья относилась ко мне тепло и, как мне казалось, с любовью. О семье моей мачехи у меня остались самые теплые и хорошие воспоминания. Особенно я уважал и любил родного брата моей мачехи дядю Георгия, который всех побеждал на праздниках болгарской народной борьбы на травяном ковре возле церкви,на месте которой сейчас стоит школа.

Итак, я в детском доме в селе Бабата - Островное. Сейчас я понимаю, что этот детский дом был создан наспех, и потому выглядел примитивным и абсолютно не благоустроенным. Он, скорее всего, имел значение перевалочного пункта на первоначальном этапе. Мне детский дом не только не понравился, но вызвал какую-то тревогу, граничащую с ужасом - я ведь жил почти цивилизованно до этого. Кругом мне виделись беспорядок, грязь и холодеющую душу неуютность. Я заметил, что одет лучше и опрятней всех. И, вообще, мы, мальчишки и девчонки- все сироты, представляли собой какой-то сброд нищих. Этот детский дом мне запомнился как нечто постоянно шумящее, галдящее, кричащее, дерущееся и плачущее. Кто-то из мальчишек сбежал, вернулся в свое село, и это подтолкнуло меня на мысль сделать то же самое - вернуться домой. Сейчас точно не помню, но, кажется, я сообщил о своем намерении воспитательнице, которая поспешила меня успокоить, сказав, что в течение двух-трех месяцев меня переведут в другой детский дом. Так и случилось; через один месяц меня и еще несколько мальчишек перевели в детский дом села Мирнополье, Арцизкого района. Это село было основано в девятнадцатом веке немецкими колонистами, и что интересно, в 1949 г. там еще проживали немцы, хотя известно, что Сталин всех немцев Одесской области выселял в Сибирь. Как немцы задержались в этом селе, мне до сих пор неизвестно. Возможно, после войны они возвратились из Сибири.

…Хотя я и сам захотел в детский дом, но, тем не менее, постоянно думал о родительском доме, о своем селе, о дяде Мише и тете Зине, о своих двоюродных братьях и дядьях, о своих друзьях. Я с трудом принимал новую обстановку, новые условия, новый порядок жизни. Я нутром понимал, что что-то не так, что я что-то теряю безвозвратно. В селе, после школы, я был полностью свободным человеком, делал что хотел, ходил куда вздумается - я не помню, чтобы родители меня в чем-то ограничивали. А в детском доме, особенно в новом, все делается по команде, всюду строем, постоянно заставляют что-то делать-работать. От этого всего мне часто становилось на душе муторно, неуютно и тоскливо до боли. Я часто забирался в невидимое место и, давясь слезами, закрыв лицо ладонями, рыдал, завывая с поднятой к небу головой, будто бы моля Бога вернуть мне родителей; я выл в нестерпимом одиночестве, как побитая собака, выл, пока не выплакивал все слезы..
А мачеха от меня не отказалась.Я отказался от неё.Взрослым я понял её,но тогда-нет.Я потерял ключ от дома и она меня ударила инстиктивно наотмашь и разбила нос.Я ушёл из дома и вернулся в него(в гости) только через 10 лет.Я спал в шалаше со сторожем виноградников,а днём шлялся по селу и в школу не ходил.И вот однажды приятель моего отца,председатель сельсовета встречает меня на улице и спрашивает как дела.Я ему рассказал и он взл меня к себе.У них была одна комната:кровать и полати.Мы спали рядом.Я вообще удивляюсь,как они пошли на это-молодые люди и я рядом с ним сплю.Я прожил год и попросился в детский дом-у них родился сын.Это долгая история.....
← Так вы, за большевиков или за коммунистов? Спас Мавров-новият "Кирил и Методий" →

Комментарии 4