МАИ студенческие годы.

Но где бы, товарищ, ты ни был,
Мы вместе учились в МАИ.
Недаром кусочек лазурного неба
Сияет у нас на груди.

После грандиозных проводов на Тараклийском жд вокзале и любовной драмы на Кишиневском, где мой школьный товарищ Дуба отказался ехать далее с одной из собирательниц черешен в нашем колхозе, москвичкой, влюбившейся в болгарского кабальеро до беспамятства, в Москву путь продолжили мы вдвоём с одноклассником С. Давыдовым. До этого момента я дальше Болграда не ездил, телевизора у нас не было и Москву я видел только на картинках. По этой причине долгое время то, что со мной происходило, напоминало волшебный сон.
Москва 60-х годов, конечно, совсем не «Масква» нынешняя. Это был очень приветливый, спокойный и праздничный город. Прибыли мы в район Перово - типично советская модель градостроительства: жилые кварталы из кирпичных домов среди лесопарка. Несколько дней мы проживали с Сережей на квартирах ребят, которые работали летом в нашем колхозе. Соседка одного из них работала уборщицей в МАИ и, узнав про нас, тут же вызвалась нас туда перепроводить.
Когда мы прибыли в корпус, где располагалась приёмная комиссия, то перед нами вдруг возникла необходимость выбрать конкретный факультет. Список факультетов и специальностей был достаточно обширный, но тётя, приведшая нас, словно заправский гид, быстро объяснила, что нам наиболее подходит факультет «Установки летательных аппаратов», под названием которого надо понимать вооружение летательных аппаратов и что этот факультет вновь созданный, о нём за пределами Москвы никто не знает, конкурс будет меньше и не дожидаясь нашего ответа, тётя подвела нас к кабинету, где нам предстояло сдать документы. Девушка, скучающая за столом, нам очень обрадовалась , с видимым удовольствием оформила нас в качестве абитуриентов Московского авиационного института и тут же выписала ордер в общежитие. Мы поблагодарили тётю за столь удачные наставления и влились в многоликое сообщество советских абитуриентов.
Теперь это тоже кажется сказкой. Сидишь себе дома в колхозной Тараклии под виноградной аркой и по «Справочник для поступающих в вузы» выбираешь себе вуз в любом городе СССР. Конечно, чувство реальности тоже имело место. Никто из Тараклии в Физтех, МИФИ или МГИМО поступать не собирался, но в МГУ можно было попробовать. Там экзамены сдавались раньше и кто не проходил по конкурсу, спокойно сдавали документы в вузы «второго ряда»: МАИ, МВТУ, МАДИ…Кроме этого, везде были вечерние факультеты и можно было, устроившись на работу на заводе, вечером учиться на инженера. Особо внимательное отношение было к демобилизованным из армии. Всё-таки, ребята, служившие в армии, качественно отличались от «школьников». В этом тоже великая заслуга советской модели воспитания мужчин. К 25-30 годам советские выпускники вузов были уже готовы к полноценной трудовой, квалифицированной деятельности, а после восьмилетки в армию призывались готовыми механизаторами, радистами, санитарами. В армии получали еще пару специальностей , расширенный географический окоём, нужное мужское воспитание, позволяющие после демобилизации спокойно жениться и заводить семью в родном селе.

Экзамены
Кроме нового факультета, в этот год в МАИ ввели четыре экзамена, все письменные и закодированные. Конечно, каждый вид испытаний имеет свои достоинства. Опытный экзаменатор может легко отличить способного, но по разным причинам не очень подготовленного абитуриента. Например, у нас, в средней тараклийской школе в старших классах не было постоянного учителя математики, а часто, вообще, никакого. Все, кто планировал поступать в престижные вузы, готовился самостоятельно.
Зато у нас были замечательные учителя русского языка и литературы. Они-то нас натаскали писать сочинения. Я всегда выбирал свободные темы, с включением в текст нескольких строф из стихов советских поэтов. Строфы я сочинял сам и всё читалось красиво.
Вот, и на первом экзамене в МАИ мы с Серегой выбрали вполне стандартную тему «Подвиг советского народа в Великой Отечественной войне». Кто бы мог подумать, что через пятьдесят лет это будет актуальнейшей темой и по отношению к этому событию произойдет раскол между «румынами» и «русскими», «либералами» и «коммунистами». И разве такую тему для сочинения выбрали ли бы будущие чубайсы, макаревичи и прочие собчачки ?
С сочинением мы справились успешно и досрочно в отличие от коллег с Кавказа и Средней Азии, с которыми мы стали активно сдруживаться в общаге. Но через каждые три дня состоялись торжественные проводы генацвали, провалившиеся на очередном экзамене. Однако это не мешало нам проводить чемпионат СССР по футболу. Мы с Серёжей играли чаще всего за сборную Украины, но однажды и за сборную Кабардино-Балкарии. Из этой горной республики появился мой первый студенческий друг Толик Бачмаго. Его отец был главным ревизором республики и это обеспечивало нам безбедное, студенческое житие.
Очень обидно было за нашего товарища по комнате Юру Дергач из Полтавы. Он поступал в МАИ уже четвертый раз и вновь не сдал математику. Юра был влюблен в авиацию с детства. Знал про самолёты всё, что можно, был моделистом… Может, если бы были собеседования, то экзаменаторы приняли бы во внимание этот факт. А, ведь, именно на этих, увлеченных рабочих и инженерах держалась вся авиапромышленность и чудом сохранилась до сих пор. Многие 70-80-летние наши сокурсники по –прежнему востребованы и в строю. Уже работая на заводе, в случае возникновения всевозможных форс-мажоров, я всегда советовался с такими рабочими, потому что практика порождает свои решения. А в рабочие стали всё чаще уходить и дипломированные инженеры, которые не только дельное предложат, но даже и «нарисуют».
Экзамены по математике и физике сдавались также легко. Сложность заданий не превышала уровень задач в методичках для поступающих в вузы. Кроме этого, аудитории были большими и можно было друг другу помогать. Этим и воспользовалась моя соседка-симпатичная, классическая блондинка Оля. Потом она очутилась в нашей группе и мы подружились.
Но, вот…Последний экзамен сдан, общага наполовину опустела и настал момент обнаруживать себя в списках зачисленных. И тут с Серёжой что-то случилось: он вдруг потерял интерес к МАИ и уехал домой, в Тараклию. По набранным баллам он спокойно проходил и почему уехал для меня осталось загадкой. Я остался один.
Очень хотелось домой. Там , ведь, настала бессарабская осень и никогда раннее я не отлучался из дома более, чем на пару дней. Но надо было оформляться и привыкать к новым товарищам в студенческой группе и общаге № 2.

Новая жизнь

Как можно было «учить уроки» в комнате, где проживают четыре студента, было совсем неясно. Кроме этого, я попал в комнату с двумя дипломниками, которые уже учиться кончили, и у них была общая дама сердца и она же супруга их общего приятеля, но уже работающего в Жуковском. Надо было на ходу переосмысливать свое патриархальное наследие в области этики и морали.
Пришлось также определиться со своей спортивной ориентацией, но и тут тоже сложился казус. В школе я занимался легкой атлетикой, но без особых достижений, а тут требовалось быть чуть ли не мастером спорта, чтобы быть в секции. Таких как я набралось пара десятков «легоатлетов» и нас надо было куда-то пристроить. И вот, куратор нашего факультета по спорту, мастер спорта по штанге, не мудрствуя лукаво, объявил, что заниматься мы будем тяжелой атлетикой. Получилось очень забавно…На институтских соревнования по легкой атлетике мы, «тяжелоатлеты», на равных состязались со «специалистами».
Однако вскоре от занятий штангой появилась конкретная польза: вначале занятий при росте 1м 80 см, я весил 62 кг и толкал едва 60 кг. На каникулы в феврале я приехал 72 килограммовым «бугаем» и толкал уже 100 кг. Об этом я писал своим корешам Дубе и Сереже, а когда приехал, они первым делом на меня набросились и стали «вязать», но я легко с ними справился.
Приезжать домой на каникулы для меня было большой радостью, хотя более неприглядную и печальную картину февральской тогдашней Тараклии трудно себе вообразить: серое небо, серые дома , шиферные крыши и непролазная, чёрная грязь по всем улицам. Например, по К. Маркса в районе стадиона можно было передвигаться только карабкаясь по дуварам, а по Гоголя двигаться можно было только по одной стороне, отделенной от противоположной жидкой, глинистой грязью. Когда через две недели меня провожали на станцию, делали это всей мужской роднёй и она же возвращала сапоги, в которых я добирался до вокзала.
И, всё же, со всей полузатопленной Тараклии к залитому огнями ДК три раза в неделю сходилась группами молодёжь на танцы, в кино, на концерты. Во всю игрались свадьбы, на которые заваливались толпами прямо с танцев. Время было веселое и оптимистичное.
Родителей, однако, за все каникулы я видел только в день приезда и день отъезда.- всё остальное время я проводил в «гостях».
Когда я возвращался в Москву, в общагу, с двумя канистрами вина, то в этот день в аудитории на лекциях сидели только девочки- москвички. Билет до Москвы стоил студенту 11 рублей ( 10 долларов), а летом можно было лететь и до Тараклии. От общаги и до нашего дома я добирался за 7 часов и 15 рублей при стипендии 45 рублей.
Учёба
Кроме того, что в общаге «учить уроки» не было никакой возможности за очень редким исключением в отдельных комнатах, вскоре стало ясно, что и лекции являются очень странной формой учения при наличии учебников. Сидеть два часа, записывая пусть даже вдохновленные и виртуозные доказательства теорем и теорий, противоречило здравому смыслу. Еще труднее было преодолевать шизофреничное состояние, вызываемое при сопоставлении реального, советского бытия с декларируемыми постулатами политэкономии социализма и научного коммунизма. Преподаватели как могли изворачивались, но стойкое неприятие и подозрение к марксистко-ленинскому учению на долгие годы отвлекали наше сознание в ложное направление.
После первой же сессии, я придумал для себя правило: « Если ты не способен за 3-4 дня выучить курс и сдать экзамен, то и незачем даром просиживать свою жизнь на лекциях. Лучше устроиться на подработку и пожить в Москве, пользуясь статусом столицы и студента.»
Мы гордились тем. что курс высшей математики в МАИ подаётся в таком же объёме. Как и в МГУ. Зато лекции по физике, столь же напоминающие лекции по математике, напрочь заслоняли настоящий интерес к физике реального мира и практическому его освоению. Лабораторные работы были пародией на это название этих «уроков» и судя по всему, не меняли своего содержания и методики с 50-х годов, а в известном смысле с 19 века.
Особенно «дремучим лесом» воспринимался курс «Допуски и посадки» и тем неожиданнее оказалась необходимость в наибольшей степени владеть этой наукой в серийной практике производства.
Зато выучка по курсу «Сопротивление материалов» на семинарах была серьёзной, и мне нравилось рассчитывать и вырисовывать замысловатые эпюры напряжений. Хорошие навыки сохранились по начертательной геометрии, черчению. Впоследствии я применял их для написания дипломов моим младшим друзьям, по работе на авиазаводе и на «шабашках» в бандитско-перестроечные времена. Однажды на стройке одесского, элитного отеля заказчики выдали очередной каприз: в апартаментах не должно быть прямых перегородочных стен, а только криволинейные, т.е возникла необходмость в сопряжениях. Конечно, всегда есть народные умельцы, способные на интуитивном уровне преодолевать такие задачи, но наш бригадир хотел продемонстрировать, что бригада наша не «колхоз» и поручил мне разметить все перегородки «по науке». Заказчики были удивлены, бригадир горд и я удовлетворен.
Была надежда, что на старших курсах, наконец-то. появятся какие-либо, сугубо инженерно-конструкторские учения, которые бы формировали тот самый набор знаний, практических и теоретических умений и специализаций, отличающих собственно авиционного инженера-конструктора. И главное, чтобы такой выпускник инженерно-конструкторской специальности мог бы выдать необходимый набор умений и навыков «здесь и сейчас» , а не «знающий, где найти нужный справочный материал» или обладающего, проверенным на экзаменах , природной смышленостью. Как раз, эти «смышленые кадры» реже всего и появлялись работать в КБ разработчиков и на заводах, а чаще всего уходили на «хлебные места», чтобы их природные способности получили соответствующее вознаграждение и, тем самым, исправить неисполнение основного принципа социализма - «от каждого по способности и каждому по труду».
Уже на первых курсах, маёвцы, работающие уже в НИИ и КБ, на заводах сообщали нам. «козерогам», что что-то неладно в советском королевстве и даже звание «инженер» звучит почти как клеймо неблагополучия. И каждый из нас, будущих выпускников МАИ, уже сам выбирал свой вариант дальнейшей жизни. И когда прозвучал «последний звонок», в авиационную промышленность из нашего потока из 170 человек в качестве инженеров-конструкторов распределилась десятая часть, а до момента «инженерной зрелости» дошли единицы.
Мои размышления об обучении будущих инженеров подтвердил один маёвец, который уже в перестроечно-перестрелочные времена поступил в аспирантуру Массачусетского технологического института, где учатся студенты со всего мира. Маёвец отмечает, что студенты начальных курсов еженедельно сдают курсовые работы, требующие нужных навыков в расчётах механизмов. Такая напряженная деятельность, безусловно, способствовала выучке инженерных кадров. Кроме этого, все студенты с первого же года учёбы стремятся каким-либо образом устроиться в фирмы соответствующего профиля, с тем чтобы к моменту получения диплома, выглядеть не «молодым специалистом», а уже инженерным работником, готовым включиться в деятельность фирмы по полной программе и выдержать конкуренцию «товарищей по работе». А как мы проходили «практику»?
Зато основной курс по нашей специальности- «Автоматизированные системы управления ЛА» мне пригодился если не в заводской , практической работе, то в области обществоведения. Еще когда мы изучали принципы управления техническими системами, както-то невольно закрадывалась мысль о приложении этих принципов в социальных системах правления. Но тогда по понятным, молодежным причинам эта мысль мелькала лишь эпизодически до момента, когда стала востребованной, как и положено к 33 годам.
Также запомнился изящный математический аппарат, используемый для описания, моделирования, и преобразования систем управления: блок –схемы, уравнения с комплексными переменными. Последнее запомнилось благодаря исключительной требовательности молодой и симпатичной преподавательнице на семинарах.
Но когда я достиг возраста Христа и на передний план сознания стали обозначаться проблемы «развитого социализма» и это при том, что я работал в самой передовой отрасли промышленности, на передовом заводе с продвинутым руководством и прекрасными условиями для жизни, труда и досуга. Чтобы подчеркнуть в какой степени общественные проблемы меня задевали приведу такой факт. В абсолютно режимном предприятии я выпускал стенгазету длиной в 3-4 метра, в которой имели место заголовки типа: «почему предстоит крах социалистического строительства ?». У меня, конечно, было отмазка, что такой вопрос задавал В.И. Ленин и когда пришло время «отвечать за базар» парторг завода объяснил, что молодой человек вправе интересоваться проблемами нашего общества, мы, старшие товарищи должны уметь вести с ним диалог и отстаивать нашу правильную линию. А спустя пятнадцать лет при случайной встрече с нашим тогдашним парторгом отдела , он горячо меня приветствовал и удивлялся точности моих прогнозов и предупреждений. А я ему «обрадовал», что дальше будет еще хуже .
Я тогда задумывался над возможностью описать общественную систему управления по аналогии с технической. И вот, однажды, будучи в командировке в г. Киров, я натыкаюсь в книжном магазине на брошюрку примерно с таким названием: « Опыт приложения моделей техносистем к управленческим социальным системам». Но самым удивительным была фамилия автора – «Полковников», т.е самый, что ни есть «родной» профессор и куратор нашей группы. Я с ним никогда не был близко знаком, потому что не входил в круг студентов, к которым профессор проявлял интерес, но однажды от него зависело исключать меня из института за « поведение, порочащее звание маёвца и советского студента» и он меня «прикрыл».
И уже позже, когда я познакомился с лекциями генерала Петрова, а затем и КОБ, ДОТУ, то было очень приятно, что я в «теме».
Еще два профессора мне запомнились -это преподаватель теоретической механики Гольберг и гуру АСУП Рабинович. Первый меня поражал своим интеллектом и способностью оперировать замысловатыми, абстрактными категориями научной теории. Я мало, что усваивал на его лекциях, но ходил на них как на демонстрацию интеллектуальных упражнений. Это было так заразительно, что я даже иногда решал задачи.
А с профессором Рабиновичем я виделся всего один раз и в продолжении одной минуты. После весьма скромной защиты своей дипломной работы, я слегка вспотевший, наконец-то, вышел в коридор, где уже стояли мои защитившиеся товарищи. В это время к нам подошел сухонький старичок и стал поздравлять с замечательной защитой Витю Веселкова. Затем старичок вполне искренне и мне пожал руку и поздравил.
- А меня за что?
- О, молодой человек! Еще неизвестно, кто больше заслуживает поздравления.
Возможно, это был чисто еврейский, деликатный намёк, но запомнился на всю жизнь.

Общага

Вторым эпицентром, если не первым, в студенческой, маёвской жизни было общежитие № 2 Дубосековская 13. Вообще, советские общежития, видимо были неким прообразом или наследием староверческой традиции, чьи представители оказали большое идеологическое влияние на моральную атмосферу советского проекта. Но после смерти Сталина хрущевско-горбачевские холуи всё довели до абсурда, а мы тогда воспринимали это как пороки социализма.
Спустя почти сорок лет, в 2012 году, в уже вовсю перестраивающуюся «Маскву», я выбрал момент для посещения места, где проходила наша студенческая пора. Я никуда не спешил и решил приближаться к сакральному месту традиционно: м. «Сокол», трамвай № 23, остановка «Гидропроект». Я специально не всматривался вдаль, чтобы всё случилось неожиданно. такая тактика себя полностью оправдала и далее было чувство, что я воспользовался порталом и очутился в 70-х годах. Единственное смущало полное отсутствие живых людей. Но я вспомнил. что летом в студгородке я никогда не бывал и, может быть, он и тогда выглядел также.
И все же, передвигаясь вдоль тёмно-кирпичного здания общаги № 2, я невольно ожидал, что сейчас скрипнет створка окна и кто-то нетерпеливо крикнет: «Вано! Давай быстрей!».
Я зашел в «Продукты», где в былые времена мы затаривались «рубиновым ядом», сонцедарами и чернильным «вермутом» из московского винзавода, купил бутылочку «Жигули» и двинулся в сторону платформы «Ленинградская». Пустырь за трамвайной линией, где мы гоняли футбол, всё такой же. И даже те же железные гаражи. Но платформа уже наглухо огорожена согласно правилам капиталистического строя жизни, а прямо под забором территории МАИ, в зарослях я обнаружил стойбище бомжей. Проходная в институт со стороны общежитий выглядела убого- как сторожевая будка заброшенной, заводской территории. Больше видеть было нечего и я двинулся к метро «Войковская».
А тогда…
Комната 226
«В тот судьбоносный для Андрея вечер, он попал на день рождения в комнату «226»
студенческого общежития №2, где жил Коля Стоев из Молдавии Уже вступив в коридор на пятом этаже, Андрей слышал характерный гомон, доносящийся из одной комнаты в углу коридора. Дверь в эту комнату была открыта, и оттуда доносилась музыка, смех, громкие восклицания. Напротив двери несколько парней о чём-то ожесточенно спорили, а какая-то девушка, с дымящейся сковородкой в руках, пыталась мимо них проскочить.
Когда Андрей возник в проёме двери, никто на него никакого внимания долго не обращал. Он уже было решил покинуть этот чужой праздник, но на всякий случай спросил за Колю. Вскоре он услышал Колин голос, приглашавший его сесть за стол. Андрей неуклюже пробрался в указанное место, но Коля, тут же, про него забыл, вовлеченный в какую-то дискуссию в другом углу.
Соседом по столу оказался странный, долговязый, худой парень в очках. Странность проявлялась в том, что он пил водку из стакана, как пьют вино-маленькими глотками и с перерывами.Разговорились. Оказывается, сосед был евреем из Сухуми. Пока Андрей примерялся к граненному стакану с желтовато бурым «Солнцедаром», Лёня Розман объяснил, что комната, в которой они сидят очень достопримечательная, и в ней живёт четверка примечательных однокурсников и здесь наливают всем.
Лёня был родом из интеллигентной семьи, не прошёл в медицинский, но уезжать из Москвы не хотел и поступил в МАИ. Был очень начитан, уважал Хемингуэя и приятно был удивлён, что его случайный собутыльник тоже не лыком шит по части литературы и интересных книг.
А общем, Андрей проснулся утром на одной кровати вместе с Лёней. В неприбранной, мягко говоря, комнате никого больше не было, а все бутылки пусты. Голова разламывалась от чудовищной смеси водки и «рубинового яда». Сама собой возникла мысль об опохмеле. Лёня, как старожил этих мест, сбегал в магазин, набрал пива, и они продолжили свой разговор о кинофестивале. У Розмана оказался блат в кинотеатре, и он успел посмотреть, нашумевший на всю Москву « Побег через Сан Паули», в котором целомудренные москвичи увидали сцену с настоящим, западным сексом, которого не было в СССР.
Они уже допивали пиво и собирались покинуть эту гостеприимную обитель, как дверь распахнулась и на пороге предстал…Муслим Магомаев. В смысле, точная его копия. Не хватало только бабочки.
- Я вас приветствую!- жизнерадостно произнёс двойник, поставил на пол чемодан и махнул кому-то рукой. В проёме нарисовалась ему под стать очаровательная брюнетка, в столь же изысканном одеянии. Она тоже весело поздоровалась, но глаза её расширились, от увиденного в комнате, бардака.
Лёня бросился обниматься с вошедшим. Затем Магомаев грациозно протянул руку Андрею:
- Виктор Мехедов.
- Очень приятно. Андрей Зайцев.
И уже в следующий момент Виктор распорядительским тоном организовал уборку в комнате, пока его спутница знакомилась с содержанием коридора и обшарпанной кухни с одной, раскуроченной плитой.
Андрей был наслышан об Викторе. Это был единственный круглый отличник на потоке, любимец всех преподавателей. Он всегда был безупречно одет, побрит и откликался на вопросы лекторов. Кроме этого, у него всегда можно было занять трёшку до стипы.
Но представить себе, что этот денди живёт в общаге, да еще в такой комнате, было невозможно.
Между тем, они втроём даже помыли пол, что случалось пару раз в полугодии. После этого на чистый, накрытый газетами стол, Виктор стал выкладывать всякие вкусные яства и бутылку дагестанского коньяка.
Праздник продолжался. Спутница Виктора была его землячкой и напросилась побывать на кинофестивале, а Виктор ездил на неделю в родной Краснодар. Лёня тут же пообещал достать билеты для Леры, и разговор вновь закрутился о кино.
Прошло какое-то время, и картина повторилась. Дверь распахивается и на пороге застал тонкий, высокий юноша с птичьими чертами лица и жидкими, белесыми волосами, подстриженными ежиком.
Это был Саша Ястребов, второй жилец этой комнаты. Он застенчиво и даже пугливо поздоровался, вытащил из дорожной сумки бутылку экспортной водки, палку финской салями и подключился к компании.
Саша был сыном первого секретаря одного из подмосковных районов. В детстве он рос хилым, боязливым мальчиком, которого все задирали и он не мог давать сдачи.
Всё резко изменилось, когда из тюрьмы вернулся его сосед, крепкий, спортивный парень. Он быстро приструнил всех хулиганов в городе и взял шефство над Сашей.
Он настолько овладел Сашиным мальчишеским сердцем, что в дальнейшем Саша до мелочей копировал своего кумира: записался на бокс, выучил всего Есенина. Но в маленькой подростковой головке засела коварная мысль, что надо посидеть в тюрьме, чтобы полностью походить на своего бога. Такой, вот получился душевный заскок.
И Саша приступил к воплощению своей идиотской мечты. Он сколотил банду из 12-13 летних подростков, будучи старше их на 5 лет и они стали набирать опыт, нападая возле танцплощадки на отдельных парней. Вскоре дело дошло до приводов в милицию. Но Сашу боялись трогать из-за отца, а других отпускали, как малолеток. Через пару лет малолетки превратились в авторитетную боевую бригаду.
К тому времени Сашу зачислили студентом в МАИ и подселяют в комнату «226». Ни в общаге, ни в институте никто, кроме Коли Стоева не подозревал о двойной жизни этого, застенчивого при людях, юноши. А Колю Саша возил в родной город, чтобы показать родителям, с какими интересными ребятами он учится. В первый же вечер, Саша спровоцировал драку между одним из своих боевиков с Колей, дабы проверить болгарина на храбрость. Коля испытание прошёл, хотя и получил конкретный фингал. Пришлось его доставить на ночлег к бабушке на окраине города, в деревенский дом. Коля, будучи сельским парнем, бабушке очень понравился, а Саша получил суровый нагоняй за своё коварство.
Так получилось, что второму человеку, узнавшем про параллельную жизнь Сани, пришлось стать Андрею Зайцеву.
После того, как коньяк и водка были выпиты, вся Санина застенчивость внезапно улетучилась. Он стал громко смеяться, шутить, едко подкалывать. Компания решила, что можно еще взять выпивки. Саня решительно стал одеваться и приказал Андрею следовать за собой.
По дороге в магазин Андрей буквально семенил за шагающим в развалку Сашей, который орлиным взором стал погладывать на встречных людей, и они инстинктивно спешили посторониться от греха подальше. Что-то демоническое угадывалось в его облике, жестах и разговоре.
Но, вот они вошли в длинный переход под проспектом и двинулись к противоположному выходу. Пока они шли, в переходе никого не было. Но вот из встречного входа в переход появился мужчина, несущий в обнимку две бутылки портвейна. Далее для Андрея всё произошло, словно в кошмарном сне.
Неожиданно, Саша останавливает мужика прямо возле ниши в переходе. Пока тот соображал, что от него требуется, Саша быстрым движением выхватил бутылки из объятий мужика и сунул их в руки, оторопевшему Андрею. Мужик попробовал возмутиться, но получил прямой в челюсть и улетел в нишу. В момент удара в переход вошли две девочки и, увидев, происшедшее, с ужасом в глазах побежали назад.
У Андрея от страха подкосились ноги, и он не мог даже шагу сделать. А Саня, между тем, уже спокойно возвращался назад, даже не оборачиваясь и, наконец, скрылся за поворотом перехода.
Мужик лежал в нише без движения, появились пешеходы. Наконец, до сознания Андрея дошло, что он будет крайним в серьёзном хулиганском поступке. Сначала он хотел бросить бутылки, но догадался, что по дороге назад его может ожидать участь несчастного мужичка, который, наконец-то, пошевелил ногой. Андрей на ватных ногах поспешил покинуть это страшное место. Саню он застал на скамейке перед общагой. Он ждал, покуривая беломориной. Саша показал, куда надо засунуть бутылки, чтобы вахтёрша ничего не заметила, и они вернулись в свою компанию.
А там они застали Колю Стоева, третьего обитателя комнаты «226»- Петра и их друга-Юры. Коля стоя рассказывал содержание фильма, который они недавно смотрели и все дружно ржали. Вошедших радостно поприветствовали и стали подставлять стаканы.
С Юрой Коля играл в футбольной команде за один из московских заводов, а Пётр, или как его в дружеском кругу звали «Пеця» из-за его, ярко выраженного, белорусского акцента был вундеркиндом, хотя родился и вырос в малюсенькой деревеньке Западной Белоруссии.
После победы на Всесоюзной Олимпиаде по физике, его зачисляют в знаменитую физико-математическую школу Колмогорова при МГУ. Когда учёба в школе закончилась, всех выпускников забрали по линии КГБ, и только Пецю нет. Из-за пометочки в анкете « Проживалили Вы и(или) ваши родственники на территории, оккупированной фашисткой Германией ?».
Но для Пеци это был удар ниже пояса и по самолюбию. После Школы Колмогорова поступать в обычный вуз – всё равно, что в «кулинарный техникум».
Пеця решает на всё плюнуть и вернуться в свою деревню. Там бы он спился (а склонность такая у него была) и всё бы закончилось типично, но его дядя-москвич вправил племяннику мозги и приказал вступить в вуз, который находился через дорогу. Это был Московский авиационный институт, в то время очень даже передовой и престижный.
Пеця посидел на экзаменах, перерешав задачи всем, кто сидел возле него и стал жить в общаге, где и познакомились с Колей, а затем стали жить в одной комнате.
Два года Пеця ходил только на экзамены в сессию и получал свою привычные пятёрки. Остальное время он был заводилой всяких гульбищ и забавных приключений.
Однажды, сдавая физику какому-то аспиранту, он получил «неуд», пытаясь доказать молодому ученому, что тот в квантовой физике «не шарит совсем». Получился скандал на кафедре. Пеця исчезает на пару дней из виду и появляется пересдавать экзамен комиссии кафедры физики. На кону стояла честь мундиров, но комиссия единогласно выставляет «пять баллов», потому что получилось не переэкзаменовка, а лекция для отсталых от науки преподавателей.
Однажды они с Колей пили пиво в Столешниковом переулке(центр Москвы), и к ним за столик подсели двое мужчин, беседуя между собой по-немецки. Слегка поддатый, Пеця вдруг обращается к ним по-немецки с предложением дружбы и мира во всем мире. Иностранцы были приятно удивлены и стали расспрашивать, откуда они знают немецкий так хорошо. Друзья им стали «вешать лапшу» и вдруг, не сговариваясь, спели немецкую песню, которую мы учили в школе: O? Tannenbaum! Wie grun sie daine blatter! Немцы были поражены и они нахаляву попили еще пивка.
В другой раз, работали на картошке в подмосковном совхозе. Осень, слякоть. Две сотни студентом сидят на току и ждут машины, чтоб вывезли их в поле. Тоска…
Вдруг на кабину развороченного трактора взбирается Пеця и начинает азартно и патетично выкрикивать на немецком. После каждого четверостишья он вскидывал руку с характерным на весь мир жестом и возгласом «Sic!» . Студенты всей оравой дружно отвечали: «Хайль!» и тоже вскидывали руки. Стало очень весело и длилось достаточно долго, пока не появилась первая машина.
Но везде были стукачи, и Пецю вызывают в Комитет Комсомола «на ковёр». Стали допрашивать. Пеця делает невинные глазки и объясняет, что он цитировал известную всем культурным людям романтическую балладу всемирно известного немецкого поэта Г. Гейне «Лорелей». И стал снова декламировать. Комсомольские номенклатурщики были посрамлены и даже забыли спросить про «Зик и Хайль».
Между тем, стемнело, и надо было Андрею, всё же, отправляться домой. Тогда он подозвал Колю в коридор и объяснил, зачем он сюда приходил. Колян, ни минуты не колеблясь, объяснил Андрею, что никой проблемы с его трудоустройством на «Мосфильм» нет. Завтра с утра они поедут на Киевский вокзал, где будут снимать «Приключения итальянцев в России» с Евстегнеевым, и Андрея запишут в массовку вместе с Колей. Нет смысла Андрею тащится домой. Пусть позвонит отцу, что остаётся у друга.
Далее Колян объяснил Андрею, что коль Витёк приехал с подругой, они все будут спать в комнате у его друзей. Друзья же, стали звать Колю- Бамбино, потому что он был удивительно похож на югославского партизана, утонувшего в болоте на глазах боевых товарищей в фильме, который они недавно видели.
Когда вся компания перешла на этаж ниже в комнату Колиных друзей, Андрею указали на кровать, расположенную за шкафом, а сами принялись сражаться в преферанс.»

Стройотряды МАИ

"Началом Движения студенческих отрядов считается 1959 год, когда 339 студентов-добровольцев физического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова во время летних каникул отправились в Казахстан, на целину. В совхозах Северо-Казахстанской области они построили 16 объектов. В следующем году в строительстве участвовало уже 520 студентов МГУ[/i]."
"Либеральные" журналисты не преминули связать это с массовой реабилитацией депортированных народов, ссыльных, заключенных, которые, по их мнению, были основными "строителями коммунизма" в Сибири и Колыме. Партия, мол, приказала "заткнуть брешь" и комсомол сказал "есть".
Как бы там ни было, но в начале 70-х годов в студотряды МАИ, выезжающие в Сибирь, Дальний Восток было очень сложно попасть по причине повального желания совместить приятное путешествие в экзотичные места с хорошим заработком. У первокурсников -"козерогов" попасть в дальний стройотряд, вообще, шансов не было.
Пришлось мне со своими друзьями и однокурсниками записываться в унылое "Подмосковье". Сдали сессию и уже были смирились со своим жребием, как вдруг в Дагестане произошло сильное землетрясение и надо было срочно помогать кавказским, советским людям.
Весть о формировании стройотряда молнией разнеслась по общаге, и я со своими близкими друзьями успел записаться в "Дагестан 70".
Приехали в Махачкалу, искупались в Каспийском море, а потом на автобусах поехали через горный перевал, по краю пропасти. Шофера автобусов решили нас испытать и проделывали такие маневры, что мы со страху цепенели. Но абравиатуру "МАИ", всё-же, местные люди истолковали как "московские авиационные истребители". Это звучало солидно.
Лагерь стройотряда расположился возле Буйнакска. Кто тогда знал, что места, где мы побывали, через 20 лет будут на слуху всего мира: Буйнакск, Грозный, Хасавьюрт...
Нам доверили строить щитовые домики.
Звали меня Иван-с ударением на букву "И", а для близких друзей "Бамбино". Это имя молодого партизана из итальяно-югославского фильма. Актер был похож на меня.
Я также подружился с местным аварцем, чуть моложе. Его селение было живописно прикреплено по склонам горного хребта в нескольких километрах. Однажды он пригласил меня к себе домой. Передвигаться нужно было по узкой горной тропочке, по краю пропасти и быстро. Наконец, мы добрались до аула. Что-то неуловимо знакомое угадывалось в этом селении: дувары, кълдъръм, коптор. Посреди замкнутотого двора-шелковица. Мы сидели вдвоём, беседовали, что-то закусывали и выпивали, но никто больше не появлялся, и лишь колыхание занавесок на маленьких окошках подсказывали, что за нами наблюдают несколько пар женских , девичьих и детских глаз. Просто, когда джигиты ведут разговор, женщины должны быть на своей половине. А мой дагестанский приятель очень удивлялся, что мы вместе с девчонками чистим картошку на кухне и даже моем посуду.
В общем, с местными у нас были хорошие отношения и даже на свадьбах побывали, ездили на экскурсию к самому глубокому каньону в 2000м, часто бывали в городе.
Со временем я заметил, что бессарабские болгары легко сходятся с парнями из Северного Кавказа и Таджикистана, особенно с жителями Нагорнобадахашканскоой АО, которых не отличить от наших по облику. Совсем не сходятся с азербайджанцами, слабо с узбеками.
В конце августа на юге появились признаки холеры и наш стройотряд вывозили в карантинном поезде. Однако по приезду в Москву у меня появились все признаки холеры. Я в отчаянии рванул домой, и именно в день моего приезда, отец принялся гнать самогон из слив. К вечеру от холеры след простыл.
окончание ниже в комментариях