Из болгар в мужики. И. Грек

Антропонимы гюлмянцев в Буджаке по «Ревизским сказкам» и церковным документам XIX – нач. XX в.

КАК ФОРМИРОВАЛИСЬ ФАМИЛИИ У БОЛГАР И ГАГАУЗОВ В БУДЖАКЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 19 ВЕКА.
Проблема антропонимов выходцев из-за Дуная последней трети XVIII в. и до 1806 г., известные в историографии как «старые переселенцы», и первого массового их исхода на правый берег Дуная в ходе русско-турецкой войны 1806 – 1812 гг., названные тогда «новыми переселенцами», занимала меня давно. В ряде моих научных и научно-популярных публикаций она присутствует наряду с другими аспектами исследуемых проблем.
Антропонимы выходцев из юго-восточного (румелийского) региона болгарских земель рассмотрены мною также в краеведческих монографиях, посвященных истории, культуре, людям болгарских сел Гюлмяна и Купорана в украинской части Буджака (Грек И. Гюлмян – Дюльмен – Яровое. – Кишинев, 2006; Гюлмянцы: родословные корни и семейные истории. Сост. И. Ф. Грек. – Кишинев, 2007; Грек И. Ф. Купоран – Ровное. – Измаил, 2018).
Анализируя антропонимы глав семей «старых переселенцев» и «новых переселенцев», я выделил 4 группы их носителей: 1.Патронимическая группа: болгарские антропонимы главы семьи (собственное имя и имя отца), как носителя болгарской антропонимической традиции (Георгий Минчу, Добри Стоянов, Стою Танаси, Петко сын Димо, Неделко сын Димо, Нику сын Янчу и т.д.); 2. Собственное славяно-болгарское имя главы семьи в сочетании с прозвищем-микроантропонимом турецкого языкового происхождения (Константин Футчаджи, Цветко Терзи, Танас Терзи); 3. Антропонимы глав семейств со славяно-болгарским собственным именем в сочетании со смешанным микроантропонимом, оканчивающийся на –огло, -оглу и указывающий на принадлежность его носителя к «болгарам, говорящим на турецком языке» православного вероисповедания (Петре Киртоглу – Петр сын Кирту, Димо Чебаногло –Димо сын Чебана, Димо Попазоглу –Димо сын попа); 4. Обе части фамилии даны в патронимической традиции молдаван и валахов у «старых переселенцев», достаточно долго проживавших в населенных пунктах Дунайских княжествах вместе с их романоязычным населением (Димо Мошнягу, Кириак Стамати, Станчу Молдаван).
Колония Гюлмян была основана в 1830 г. переселенцами-эмигрантами из одноименного села, расположенного в 10 км от болгарского города Ямбола. В феврале 1832 г. Николай Первый «Высочайше утвердил» название колонии как «Гюльменъ» – в русской транскрипции (с мягким знаком и буквой «е») болгарского названия «Гюлмян». В 1835 г. была проведена перепись ее населения, известная как «Ревизская сказка». Глава семьи считался «ревизским», то есть только он был наделен участком казенной земли в 50 дес. в вечное пользование без права продажи и дележа между сыновьями и он нес за нее подати и повинности. Семья его женатого сына, жившего вместе с отцом, была «безнадельной», она могла получить земельный надел при новой «ревизской» переписи жителей Гюлмяна, если у колонии была «резервная» земля, то есть не поделенная при «ревизской» переписи 1835 г. Отсутствие такой «резервной» земли приводило к необходимости перевода властями «безнадельных» семей в другие колонии, которые таковой землей располагали. За колонией Гюлмян был закреплен участок земли в 4260 десятин, которой не хватало для наделения каждой «ревизской» семьи по 50 десятин. Это была основная причина переселения из Гюлмяна в 1840-х гг. пятой части семей гюлмянцев в другие колонии Бессарабского болгарского водворения: по разрешению Попечительного Комитета о колонистах южного края России было переселено 22 гюлмянские семьи, 17 из которых стали жителями колонии Дельжелер.
«Ревизская» перепись населения Гюлмяна 1835 г., как и последующие переписи 1850 и 1859 гг., впервые предоставили мне богатый материал антропонимов его жителей, то есть совокупность собственных имен для именования человека (имя, отчество, фамилия). Я уделил им много внимания в своей монографии – 22 страницы аналитического текста, и около 60 страниц документального материала. Использовал при написании и издании указанной книги также воспоминания старожилов села, свои личные наблюдения. Однако в 1859 г. была проведена последняя «Ревизская» перепись, а Всероссийская перепись населения 1897 г. имела статистический характер, в ней не были предусмотрены индивидуальные антропонимические сведения по каждому населенному пункту страны в целом, Бессарабской губернии в том числе. И для изучения многоаспектных демографических и антропонимических процессов в колониях/селах бессарабских болгар и гагаузов за 1860–1917 гг. важнейшее значение приобрели «Метрические книги» и «Исповедные ведомости» – специальные книги, предоставляемые священникам сельских церквей Консисторией Кишиневской и Хотинской митрополии. Они велись ежегодно как документы строгой отчетности, предоставляемые в Консисторию о прихожанах, родившихся, вступивших в брак и умерших («Метрическая книга»), об исповедавшихся и причастившихся прихожан («Исповедная ведомость», затем «Исповедная роспись»).
В 2005–2006 гг., когда писал рукопись книги по истории родного села, я не располагал еще «Метрическими книгами» и «Исповедными ведомостями». Они велись священником действующей с 1850 г. Гюлмянской (Дюльменской) церкви, а до ее постройки – священником Чийшийской Петропавловской церкви, к приходу которой была «приписана» как приход колония Гюлмян, а также и священником Ново-Ивановской церкви, в возведении которой в 1830-х гг. принимали участие гюлмянцы. К сожалению, не располагаю всеми «Метрическими книгами», «Исповедными ведомостями»/ «Исповедными росписями» за все годы их ведения. В моем личном архиве они отложились за 60–70-х гг. XIX в., 1909–1914 гг., а хранятся в Коммунальном управлении Измаильского архива (КУИА), который ранее назывался «Измаильский филиал Государственного архива Одесской области». Их изучение позволяет более глубоко погрузиться в сам процесс формирования антропонимов жителей Гюлмяна с момента их заселения в Буджаке и до 1917 г. Могли ли они сохранить семейно-родственную исторически сложившуюся традицию передачи внукам и правнукам в качестве фамилии имена дедов и прадедов из болгарского православного именника в условиях их адаптации к новым требованиям, диктуемым именником русской православной церкви. Вот в этом смысле для меня, как историка, представляет интерес сопоставление антропонимов буджакских гюлмянцев в «Ревизской сказке» 1835 г. с таковыми в «Метрических книгах» и «Исповедных ведомостях» прихожан колонии/села Гюлмяна с 30-х гг. XIX в. до 1917 г.
Антропонимы собственно фамилий глав семей в «Ревизской сказке» 1835 г., (Грек И. Гюлмян – Дюльмен – Яровое, с. 206–250) формировались, на мой взгляд, в карантине в 1830 г., когда гюлмянцы-эмигранты проходили «карантинную обсервацию» (нахождение в нем с целью исключить проникновение в Россию инфекционных заболеваний). В карантине царские власти составили списки глав семей гюлмянцев по именам, отчествам и фамилиям с их слов. Именно тогда многие из них назвали в качестве фамилий свои уличные прозвища либо «прякулы». Эти «карантинные» сведения и легли в основу их «ревизских» фамилий: Диордий Петров Браки, Драган Сыбов (Събов) Дажо, Андрейчо Мигов (Михов) Грек, Димо Стоянов Карадёз, Вельчо Кирчов Тербаба, Аврам Митюв Бардук, Стоян Тонюв Косузмаил, Атанас Тонюв Диде, Жельчо Колюв Берил, Тодор Дяков Топал, Русси Тодоров Корчмарь и т. д. Из 101 «ревизской» семьи 1835 г. главы 83 из них назвали имена и отчества по патронимической системе фамилий, а собственно фамилию – микроантропонимами – по профессиональным, этническим, отаппелятивным и оттерриториальным уличным «прозвищам» или «прякулам» османского/турецкого языкового происхождения: Топал (хромой), Кара (черный), Кисе, Тисе, Тюсе (безбородый), Касыр (бездетный), Кащи (человек, разводящий гусей), Ердекчи/Юрдекчи (человек, разводящий уток), Бардук (глиняный кувшин), Делик (буйный человек), Деде (дед, предок), Тербаба (молодой отец), Кащи (тот, кто выращивает гусей), Ердекчи (тот, кто пасет уток), Бащиванжи (от слова «бахча»: человек, занимающийся выращиванием овощей в поле, по-болгарски - градинар), Грек (этнический признак), Загорец (географическое происхождение уличного прозвища). Фамилия Загорец указывает на то, что прозвище его владельца может происходить от названия города Стара Загора, жителем которого он ранее был, либо от названия османского административно-территориального района SAGORA (часть территорий Северной и Южной Добруджи и Восточного Причерноморья Болгарии). Любомир Милетич определяет «загорцев» как «языковую группу болгар» и считает, что граница их говора проходит восточнее Сливена и Ямбола и Къзъл-Агач. Но в Южной Болгарии «загорцами», по его мнению, называли обыкновенно жителей «от северна България, особенно полските работници, които по жатва слазят от Балкана в тракийското поле», что происходило «най малко през пъвата половина» на XVIII век» (цит. по «Грек И. Ф. Антропонимия…, с.307 – 308). Таким образом, в «Ревизской сказке» 1835 г. царские власти присвоили уличным прозвищам, (в ономастике - микроантропонимы), статус антропонимов. Инициатива, на мой взгляд, исходила лично от гюлмянцев-эмигрантов еще при прохождении карантина в 1830 г. Порывая навсегда с османским игом, они своими официальными в России фамилиями оставили потомкам навечно память о своем трагическом прошлом. И только 18 глав «ревизских семей» решили порвать с ним, указав имена, отчества и фамилии по патронимической группе антропонимов. Из них по три семьи с фамилиями Иванов и Стояни, по две – Замфиров и Янчов и по одной – Димов, Дичо, Стоев, Танасов, Недю (Недов), Велюв, Василев, Пенков.
Выше было отмечено, что эмиграцией в 1830 г. в российский Буджак болгары-гюлмянцы завершили османский период своей истории. Однако на память о нем они по непониманию со своей стороны и геополитическому безразличию со стороны царских властей увековечили в фамилиях буджакских потомков свои уличные прозвища (микроантропонимы) османского/турецкого языкового происхождения. А бессарабский этап их российской истории в части антропонимов начался внедрением русского православного именника: по нему крестили родившихся уже в Буджаке гюлмянских мальчиков и девочек. Таким образом, была создана ситуация сосуществования в одной семье антропонимов болгарского именника, русского именника с османо/турецким микроантропонимом. Как долго это могло продолжаться и чем закончиться? Ответ на этот вопрос содержится в антропонимических данных «Метрических книг», «Исповедных ведомостей» и «Исповедных росписей» Свято-Георгиевской церкви Гюльмяна/Дюльмена. Я проанализировал антропонимы гюлмянцев по «Метрическим книгам» за 1832, 1860, 1867 гг., а также по «Исповедным ведомостям» и «Исповедным росписям» за 1839, 1860, 1867, 1909 гг. Архивные источники 1832 и 1839 гг. мне представил давний знакомый из Санкт-Петербурга, краевед Альберт Иванович Варбанский, потомком приазовских болгар, за что выражаю ему искреннюю благодарность.
Первый документ – «Метрическая книга», выданная (правописание привожу по оригиналу) «Кишиневской духовной консисторией колонистского управления Нижнебуджакского округа колонию Чийшия в церковь Петропавловскую, наблюдающему колонию Гюльмень для записи родившихся, браком сочетавшихся и умерших на 1832 год» (НАМ. – Ф. 211. – Оп. 21. – Д. 2. – ЛЛ. 672–681). Тогда прихожане колонии Гюлмян считалась «приписными» к чийшийской Петропавловской церкви. Несмотря на то, что по количеству домов и численности населения колония соответствовала требованиям Кишиневской консистории иметь статус самостоятельного церковного прихода со своим церковным клиром, получить она его не могла. Это объясняется тем, что до 1850 г. в Гюлмяне не было церкви, а только молитвенный дом. По этой причине колония в церковно-религиозном отношении была отнесена к «наблюдающей» за ее прихожанами Чийшийской Петропавловской церкви. Позднее, когда была возведена и освещена церковь в Ново-Ивановке, в строительстве которой участвовали колонисты Гюлмяна, ее священник Стефан Господинов, видимо, по поручению священника Петропаловской церкви колонии Чийшия также «наблюдал» за церковно-религиозной жизнью прихожан Гюльмена. Вместе с тем, архивные источники свидетельствует о том, что в ней жил священник Георгий Димитриев Греков, который переселился из Гюлмяна задунайского в буджакское одноименное село вместе со своей паствой. В 1839 г. ему было 40 лет, его жене – 39 и у них было двое сыновей и три дочери. Д. Греков, как представляется, не мог быть назначен священником не только потому, что в Гюлмяне не было церкви, а только молитвенный дом, но, вероятно, и по причине того, что, владея греческим языком, он не мог тогда проводить службу на церковно-славянском языке и по внутренним правилам русской православной церкви. Сам он не был уроженцем задунайского Гюлмяна.
В «Метрической книге» 1832 г. применены две формы написания названия колонии: «к. Гюлименъ» и «колонию Гюльменъ». Причем, священники употребили словосочетание «колонии Гюлименъ», в то время как Кишиневская духовная консистория – по официально утвержденному императором названию «колонии Гюльменъ».
В этом году в Гюлмяне родилось 20 мальчиков и девочек, в брак вступили 7 пар и 26 жителей колонии скончались. Большая смертность, чем рождаемость, объясняется тем, что в 1832 и 1833 гг. имели место массовые заболевания тифом и холерой, кроме того, были и неурожаи зерновых культур.
Интерес представляет записанные в «Метрической книге» 1832 г. антропонимы новорожденных, их отцов, а также таковые во 2-й ее части «Заключившие брак». Как было отмечено, с момента заселения гюлмянцев в Буджаке и основания ими колонии в 1830 г. вновь родившихся крестили на основе русского православного церковного именника. Он частично совпадал с именником православных болгар на Балканах. В 1832 г. вновь родившимся гюлмянцам при крещении дали следующие имена: мальчики: Василий, Даниил, Георгий, Петр, Георгий, Илия, Иоанн, Петр, Стефан, Феодор, Петр, Димитрий; девочки: Василиса, Анна, Мария, Мария, Ирина, Мария, Мария, Стефанида. (Крещение совершали «колонии Чемлекой свещеник (через «е» и с одним «н») Стефан Симеонов» и «колонии Ивановки священник Стефан Господинов». Оба священника, вероятно, из числа переселившихся вместе со своей паствой, слабо владели русской грамотой). В болгарском именнике задунайского Гюлмяна отсутствуют мужские имена Даниил и Федор, Иоанн есть как Иван, а Георгий – как Диордий/Дёрди, Герги, Иорги, Джеджо, и в уменьшительной форме Очка. Среди женских имен болгарское имя Васила стало Василисой, не было имени Ирина, имя Мария за Дунаем встречается также в вариантах Мара, Марина, Марийка, Марга, а имя Анна – и как Ганна.
Но еще больший интерес в этом архивном источнике представляют записи антропонимов отцов новорожденных: Иван Николаев Иванов, Христо Стоев Христов, Киру Славов, Продан Петров, Киро Дойчев, Георгий Стоянов, Дони Драгиев, Стоян Радюв, Стоян Миров, Дочо Георгиев, Дончо Ненов, Тодор Велюв, Мл…(?) Тодоров, Димо Минчов, Минчо Василев, Курти Колюв, Иван Радюв), Руси Тодоров, Атанас Тодоров, Енчо Димов. Здесь только две первые фамилии записаны тремя патронимическими антропонимами – собственное имя, отчество именем отца и фамилией именем деда. Все остальные также приведены согласно болгарскому именнику с двумя антропонимами – личным именем и именем отца.
Записи фамилий в «Метрической книге» в разделе «Сочетавшиеся браком» даны тремя антропонимами: Стоян Бошков Стоянов, Иван Занфиров Иванов, Стою Стоянов Дулапчи, Иовчо Стоянов Чербаджи, Добри Танасов Ников, Георгий Митрув Иванов. За исключением двух записей, где в качестве фамилии указано уличное прозвище (Дулапчи, Чербаджи), во всех остальных фамилий они приведены тремя патронимическим именами болгарского именника.
Можно ли восстановить в «Ревизской сказке» 1835 г. болгарскую фамилию главы «ревизской» семьи на основе третьей части патрономического имени отца родившегося сына по «Метрической книге» 1832 года? Это довольно кропотливая работа, к тому же она не имеет практического значения с точки зрения воссоздания 83 главам «ревизских» семей патронимических фамилий, спустя почти 200 лет со дня эмиграции в Буджаке. Даже если учесть, что в феврале 1835 г., когда была проведена «ревизская» перепись жителей Гюлмяна, три года исполнялось только тем детям, кто из них родился в 1832 г. до конца февраля. Я предпринял такую попытку, и только в одном случае мне удалось идентифицировать новорожденного в 1832 г. отраженным в «ревизской» переписи 1835 г. Так, в « Метрической книге» у новорожденного по имени Петр отцом указан Минчо Василев. В «Ревизской сказке» 1835 г. 3-летний сын Петр есть в семье Минчо Васильева Димова.
Есть еще один способ выйти на третью часть болгарского антропонима для первопоселенцев, основателей колонии Гюлмян, если можно проследить чередование в семье имен внука и деда. У моего прапрадеда Андричо Михова был брат Цани и сын Цани, это имя повторяется у его внуков и правнуков, что дает основание предположить, что имя Цани носил его дед. У Андричо в 1839 г. был годовалый сын Михаил (Миху) – он крещен на имя отца Андричо. У сына Андричо, Василия, в 1852 г. родился сын, которому при крещении дали имя деда по русскому церковному именнику – Андрей. То есть, у моих предков было принято крестить одного из сыновей именем деда. Так что по традиции болгарского церковного именника все три антропонима моего прапрадеда – Андричо Михов Цанев. И если следовать этой традиции, то у моего прадеда Василия фамилия должна была быть Михов (Васил Андричов Михов), у моего деда Степана – Степан Василев Андричев, у моего отца Тодора – Тодор Степанов Василев, а моя – Иван Тодоров Степанов. Однако «ревизская» перепись закрепила за третьим антропонимом его несменяемость. Поэтому впервые указанные еще в карантине фамилии главам семей по их прозвищу (Кара, Топал, Бахчиванжи) или по именам деда (Стояни, Янчев, Недов, Занфиров, Пенков) передавались потомкам по наследству.
Второй архивный документ – «Исповедная ведомость» жителей колонии Гюлмян за 1839 г. Она озаглавлена: «Кишиневской Епархии Бессарабской области колонистского управления колонии Дюльменъ, относящейся приходом к чийшийской Петропавловской церкви за 1839 год» (НАМ. – Ф.211. – Оп. 2. – Д. 35. – ЛЛ. 760–772). В отличие от «Метрической книги» 1832 года колония «Гюлименъ», «Гюльменъ» здесь названа «Дюльменъ». На мой взгляд, Кишиневская Епархия употребила название колонии, под которым она была записана в «Ревизской сказке» 1835 г. Никакого официального изменения названия колонии с «Гюлименъ», «Гюльменъ» на «Дюльменъ» не было. Жители села старшего поколения на протяжении почти 200-летней истории его существования называют его по-болгарски «Гюлмян», без мягкого знака, но в официальных документах оно стало именоваться «Дюльмен», даже в годы румынской оккупации 1918–1940, 1941–1944 гг.
«Исповедная ведомость» 1839 г. позволяет сравнить численность указанного населения Гюлмяна с численностью, учтенной в «Ревизской сказке» 1835 г. Если в переписи на конец февраля 1835 г. учтена 101 семья в количестве 319 человек мужского пола и 248 – женского, (всего 567 чел.), то в «Исповедной ведомости» на конец 1839 г. приведены сведения о 372 человек мужского пола и 301 –женского (всего 673 чел). По сравнению с 1835 г. численность населения Гюлмян возросла на 106 человек.
В «Исповедной ведомости» 1839 г. антропонимы, в отличие от таковых у глав семей гюлмянцев «Ревизской» переписи1835 г. (патрономические или микроантропонимами), даны в традиционном двухчленном варианте болгарского именника – собственное имя и отчество по имени отца: Желяску Минкув, Иван Димов, Георгий Николаев, Николай Велюв, Ратку Куртюв, Михо Минков, Пеню Ванков, Андрей «Михъвъ»(Михов), Цани Михов, Велчу Тодоров, Христу Тодоров, Христу Стоюв, Диму Антонов, Иван Занфиров, Иовчу Михов вдов, Минку Тонюв, Дичу Тонюв, Ненчу (или Нейчу) Иванов, Стоян Иванов, Станчо Ненов, Киру Денчов, Георгий Добрев, Петко Добрев, Цони Димов, Стоян Христов, Продан Петров, Диму Начов, Васил Георгиев, Минчу Василев, Драган Николаев, Желю Стойков, Иван Ненов вдов, Минчу Ненчов, Стоян Георгиев, Николай Георгиев, Стоян Атанасов, Нену Георгиев, Ваню Банков, Иван Куртюв, Вычу (Въчу) Радюв, Стоян Георгиев, Иван Ванков, Денчу Георгиев, Михаил Иванов, Генчу Марчов, Господин Николаев, Николай Господинов, Иоанъ Андреев, Пеню Дечув, Николай Ненюв, Станчу Ненюв, Братан Колюв, Димо Иванов, Колю Мавров, Колю Михов, Гено Боюв, Стоян Колюв, Крестю (Кръстю) Ганюв, Атанас Драгиев, Димитар Руссув, Димитрий Великов, Ванку Драгиев, Петку Драгиев, Михаил Петков, Иван Стоянов, Стоян Иванов, Желю Костов, Добри Желюв, Трифон Иванов, Стоян Аврамов, Кани (Къни) Желюв, Феодор Дьяков, Димитрий Дьяков, Драгое Стоянов, Георгий Тодоров, Жечу Колюв, Петри Стоянов, Тодор Петров, Гепу Петров, Иван Петров, Стоян Петров, Николай Стойнов, Атанас Танюв, Братин (Братян) Томов, Стоян Тончов, Жечу Томов, Диму Георгиев, Стоян Проданов, Марин Ненов, Недялку Ненув, Георгий Железов, Мирчу Георгюв, Иван Митюв вдов, Авраам Митюв, Желяску Танюв, Стани Стоюв, Янакий Георгиев, Иордан (Юрдан) Георгиев, Дончу Василев, Диму Минчов вдов, Иван Стоянов вдов, Атанас Аврамов, Димитрий Михов, Дончу Ненов вдов, Тани (Гани?) Ванчов, Генчу Димов, Димо Стоянов, Стою Стоянов, Георгий Занфиров, Занфир Георгиев. Я привел антропонимы всех глав семей гюлмянцев. Их 110, они проживали в 92 домах (93-й – дом священника). В 20 домах жили по две семьи – «Ревизская» отца и одного женатого сына (в 1835 г. в 101 «ревизской» семье было только 4 женатых сына).
Антропонимы всех глав семей в «Исповедной ведомости» 1839 г. состоят из его имени и имени отца, то есть, отсутствует собственно фамилия главы «ревизской семьи», указанная в переписи 1835 г. Несмотря на то, что некоторые антропонимы написаны в варианте правописания на русском языке (Дьяков, Георгий, Николай, Антонов), все они представлены утвердившимися за Дунаем болгарским именником, включающий в том числе и заимствованные антропонимы еврейского, греческого, латинского и других происхождений.
«Исповедная ведомость» 1839 г. содержит информацию, отсутствующую в «ревизских» переписях жителей Гюлмяна 1835 и 1850 гг. и наводящую на определенные размышления. Покажу это на примере записи в ней «ревизской семьи» моего прапрадеда Андричо Михова Грек. В «ревизской» переписи 1835 г. его сыну Василию было 3 года, однако в «Метрической книге» 1832 г. запись о его рождении и крещении отсутствует. В «Исповедной ведомости» 1839 г. Василий есть, но в возрасте 5 лет, следовательно, судя по этой записи, он 1834 г. рождения. И выходит, что когда в 1852 г. у него родился первый сын Андрей, ему было 18 лет, то есть он женился в 17-летнем возрасте. Другая запись касается сына Анричо, Михаила, которому в 1839 г. было от роду 1 год. Поскольку в «ревизской» переписи 1850 г. запись о нем отсутствует, то он умер в детском возрасте. Но что характерно, если вновь родившийся отражен в «ревизской» переписи 1835 г. и умер, скажем, в следующем году, то в «ревизской» переписи 1850 г. есть запись о его смерти. Следовательно, записи родившихся детей в колонии после проведения переписи 1835 г. и не дожившие до следующей переписи, в ней не будут отражены. В этом особенности «Ревизских сказок» от 3-ей части «Метрической книги», в которой велся ежегодный учет умерших в Гюлмяне.
И еще одна интересная запись в «Исповедной ведомости» 1839 г.: в «ревизской» семье Андричо Михова Грек записан его брат Желязко, 25 лет, которого нет в «ревизской» переписи 1835 г. И нет в переписи 1850 г., его судьба остается неизвестной. Он мог умереть, мог вернуться в Болгарию, стать городским жителем в Бессарабии. Но если он остался живым, то поскольку не был учтен в «ревизской» переписи 1835 г., у него не было социального статуса колониста, и он не мог претендовать на выделение земельного участка. И это обстоятельство определило его судьбу, оставшуюся нам неизвестной.
Архивные документы свидетельствуют о том, что отсутствующая в «Исповедной ведомости» 1839 г. собственно фамилия главы «ревизской» семьи в качестве третьего антропонима долго не применялась в подписях гюлменцев на «Мирских приговорах», его не всегда указывали в «Метрических книгах» или «Исповедных ведомостях» прихожан Гюлмяна. В книге по истории села я привожу «Именной список колонистов колонии Дюльмен (Нижне-Буджакского округа), нуждающихся в хлебе на продовольствие. Составлен 23 мая 1863 года». (Ссуду выдавали гюлмянцам из запасов зерна, откладываемого владельцами земельных участков из текущего сбора урожая. Хранили в большом деревянном амбаре, расположенном в центре села, рядом со школы. Жители села старшего поколения помнят его. Впоследствии он превращен в спортивный зал школы). Так вот, в этом «Списке» часть антропонимов гюлмянцев все еще приводятся на основе болгарского именника: Братян Колюв, Величко Димитров, Драгул Мирчев, Желязко Танев, Желязко Мянков, Стоян Мянков. Но встречаются и фамилии с антропонимами смешанного характера: имя взято из русского именника, а отчество – с болгарского именника, либо это уличное прозвище, либо прякул задунайского происхождения: Георгий Штеров (Бахчиванжи), Димитрий Топук (Узун), Жеко Кахщий (Кахчи, Кащи), Иван Пилит, Михаил Дюльгер (Дундер), Стоян Аврамов (Бардук), Тодор Топчи, Петр Браки, Христо Кокона (возможно, «прякул» его жены). Вместе с тем, в «Списке» 1863 г. уже встречаются и гюлмянские фамилии с ошибками в правописании уличного прозвища: Вельчо Миржан (Мержан), Василий Тырбаба (Тербаба, жена моего деда Степана Грек – Рада Тербаба), Георгий Бардук, Иван Губан, Мирчо Гырдев (Гърдев, Гердев), Николай Кассыр (Касыр). Среди тех, кто подписал «Мирской приговор», на основании которого и был составлен указанный «Список», есть фамилии с тремя антропонимами: два представляют болгарский именник, а третий – фамилия главы семьи из «ревизских» переписей 1835, 1850 и 1859 гг.: Жеко Георгиев Гуткан, Ангел Танев Кара.
Встречаются в «Метрических книгах», особенно во 2-й ее части «Вступивших в брак» еще более любопытные записи. Так, в «Метрической книге» за 1867 г. сделана такая запись (привожу ее по документу): «Колонии Дюльмен колонист Михаил Цанов сын Енчев, невеста девица колонистка колонии Дюльмен Петра Ивана Михова Грекова дочь дюльменского колониста православного вероисповедания первым браком» (КУИА, Ф. 623, Д. 13). Жених и невеста представлены тремя антропонимами, но фамилия жениха – имя деда (Енчев), а отца невесты – третьим этническим прозвищем, под которым он числится главой семьи в указанных «Ревизских переписях», но в болгарском варианте написания фамилии – Греков.
Как выше было отмечено на формирование антропонимов болгарских эмигрантов, ставших гражданами российского государства в первой трети XIX в., сильнейшее влияние оказывала русская православная церковь. Несмотря на общую славянскую культурную идентичность, близость языков и антропонимов, принадлежность к византийской православной церкви, действующие в Болгарии и России именники при всей схожести в них антропонимов (Петр-Петър, Димитрий-Димитър, Георгий-Герги) имели и кардинальные специфические особенности как в произношении и правописании, так и в происхождении. При анализе Первой части «Метрических книг» Гюлмянской (Дюльменской) Свято-Георгиевской церкви за 1860 и 1867 гг. я выписал имена всех родившихся и прошедших крещение мальчиков и девочек. В 1860 г. родилось 35 мальчиков и 24 девочек, всего 59 детей (КУИА, Ф.623, Д. 10), а в 1867 г. – соответственно 28 и 27, всего 55 детей (КУИА, Ф. 623, Д. 13). Из 114 детских имен обоего пола, встретил только одно женское из болгарского именника – Добра. Если взять имена только 63 гюлмянских мальчиков по этим двум «Метрическим книгам», то их можно подразделить на три группы:
- 1. Совершенно новые антропонимы для жителей села: Дормидон, Никодим, Борис, Пантилимон, Данил, Симеон, Владимир;
- 2.Антропонимы только русского православного именника: Афанасий (Танас), Зиновий (Желю или Жеку), Александр (Цани или Цони), Антон (Дони), Стефан (Тани, Стуян или Стоян), Николай (Колю, Нику), Евгений (Геню), Феодор (Тодор), Радион (Раду);
- 3. Антропонимы русского церковного именника, идентичные болгарскому, но отличающиеся между собой правописанием и произношением: Иоанн – Иван, Петр – Петър, Георгий – Ёрги, Герги, Кирил – Киру, Димитрий – Димитър, Христофор – Христу, Иордан – Юрдан, Андрей – Андричо, Михаил – Миху, Мишу.
Среди антропонимов гюлмянских мальчиков, родившихся и крещенных в местной Свято-Георгиевской церкви в 1860 и 1867 гг., отсутствуют такие имена, как Велчо, Ганчо, Марин, Драгой, Недялку, Мирчу, Драган, Драгни, Добри, Нетку, Джежо, Тоню, Вичу, Дичу, Енчу, Желез, Желязко, Мянку, Нейко, Курти, Нено, Раю, Янаки и другие. Многие эти патронимические имена первопоселенцев в буджакском Гюлмяне, исчезая как антропонимы жителей села, прерывали болгарскую традицию крестить внука именем деда, становящееся его фамилией. Вместе с тем, имена глав «ревизских» семей 1835 г., их детей мужского пола гюлмянцы превращали в уличные прозвища, по ним их потомки восстанавливали свое родословное древо. Как пример, так выглядит мое родословное древо: Андричу Василюх Степануф Тодруф Иван.
Процесс внедрения русского именника среди гюлмянских прихожан и эволюция исчезновения у них патронимических антропонимов болгарского именника получил почти полное свое завершение в «Исповедной росписи, выданной Кишиневской Духовной Консисторией для Свято-Георгиевской церкви села Дюльмен 4 округа Аккерманского уезда за 1909 год». Всего в том году коренных жителей Гюлмяна, болгар, было 2276 мужчин и женщин (297 семей). Кроме них в селе проживали 32 человека иногородних православного вероисповедания (семьи церковнослужителей, учителей, мещан), 5 евреев, два лютеранина и 4 католика.
В отличие от анализируемых выше «Исповедных ведомостей» XIX в., «Исповедная роспись» 1909 г. оформлена в алфавитном порядке фамилий, указанных в «ревизской» переписи жителей Гюлмяна 1835 г. Нас интересуют официальные антропонимы болгар в 1909 г. Два из трех у главы семьи даны под фамилией, указанной в «ревизской» переписи 1835 г. Все собственные имена мужского пола приведены на основе русского именника. Выявил единицы женских имен (Кириакия, Рахила, отчество Цанева), которые восходят к болгарскому именнику. Обнаружил одного носителя по имени (Бащиванжи Штерю Георгиев, 63 года) и одного - по отчеству (Бардук Иван Стоев), антропонимы которых записаны по болгарскому именнику – по ним они проходят в «Ревизских сказках» жителей Гюлмяна 1850 года. Таким образом, замена в «Ревизской» переписи 1835 г. у 83 глав семей Гюлмяна патронимических фамилий на основе имени деда, и одновременное введение при крещении вновь родившихся гюлмянцев имен на основе русского именника, обусловили к началу XX в. полное исчезновение в официальных документах тех патронимических антропонимов болгарского именника, которые отсутствуют в русском именнике. Вместе с тем патронимические антропонимы болгарского именника не исчезли из повседневной жизни гюлмянцев! Они их сохранили и употребляли параллельно с официальными антропонимами! Если при крещении мальчика согласно русскому церковному именнику крестили именем Степан, то в селе его звали и знали как Тани, Стоян, Стувян. Крещенного Афанасием знали и называли Танасом, Зиновием – Желю, Жеку, Александром – Цани, Федором – Тодора, Антоном – Дони, Тони, Радионом – Юрдана, Георгием – Ёрги, Герги, Очка, Михаилом – Минчу, Дорофеем – Добри, Андреем – Дичу, Дучи и т. д. Однако часть антропонимов первопоселенцев из болгарского именника со временем исчезли из антропонимов их потомков: Марин, Драгой, Недялку, Мирчу, Джеджу, Мянку, Вичу, Желез и др. Утрата гюлмянцами традиционных болгарских мужских имен привяла к исчезновению аналогичных женских имен: Дони – Дона, Желю – Жела, Цани – Цана, Султан – Султана, Геню – Гена, Тани – Тана, Добри – Добра и т. д.
Вывод. Антропонимы болгарского народа формировались веками под воздействием этногенезисных процессов, этнокультурной и политической идентичности, церковно-религиозного фактора и геополитических реалий. Они по своей сути являются консервативной частью внешнего и внутреннего образа болгарской этнической и этнокультурной специфики.
Наличие дохристианских болгарских имен Велико, Добри, Раду, Стоян, Злати, Жеко, Желез, Драгни связано с историей Первого Болгарского государства до принятия им православия в 865 г., когда «протекал процесс этногенеза болгаро-славян на основе слияния двух этносов – южных славян и болгаро-тюрок, в один – славяно-болгарский» (Грек И. Ф. Антропонимия..., с. 312)
Патронимические антропонимы исконно славяно-болгарского языкового происхождения связаны с воскресением (седьмым днем недели) – Неделя, Недельо, и производные от них: Недко, Недка, Недо, Неда, Нейко, Нейка – все они встречаются у гюлмянцев. Эта группа антропонимов болгарского народа была системно встроена в ходе многовековой деятельности в Болгарии православной церкви. Она включала и заимствованные у православных греков личные имена в переводе на болгарский язык или трансформированные в болгарскую языковую систему. Многие известны в качестве календарных имен: Димитър (Димитровден), Тодор (Тодоровден), Георги (Гергевден), Христо (родился на Рождество), Юрдан (Юрдановден), Велико (Великден), Петър (Петровден), Илия (Илинден) и т. д. Патронимическая система фамилий болгар в задунайском Гюлмяне была, на мой взгляд, двух видов: а) из двух имен – личного имени и имени отца; б) из трех имен: личного имени, имени отца и имени деда. Оба эти вида болгарских патронимических фамилий присутствуют и у буджакских гюлмянцев, но в повседневной их жизни чаще озвучивалось собственное имя носителя с именем его отца. Последняя существовала у буджакских гюлмянцев по крайней мере на протяжении XIX в. Но в патронимическом варианте уличного прозвища, как правило, называлось и третье имя – но не дедушкино, а основателя родословной линии (Андричуф Тодруф Иван).
Микроантропонимы Османского периода истории Болгарии (1396–1978 гг.) известны у православных болгар в качестве уличных прозвищ турецкого языкового происхождения: Топал, Кара, Касыр, Киосе, Кахчи, Юрдекчи, Бахчиванжи, Узун и др. Они внедрялись в качестве фамилий, вытесняя болгарскую патронимическую форму по имени деда. Османо-турецкие языковые уличные прозвища гюлмянцев разрушали утвердившуюся ранее болгарскую патронимическую систему. Они не одно столетие насильно внедрялись Османской империей в болгарскую антропонимическую систему фамилий задунайских гюлмянцев, как и во всей Болгарии. Следовательно, по форме ее можно отнести в группу заимствований, но по содержанию это было насильственное изменение патронимической системы фамилий болгарского народа. Окончание-ниже в коментариях