ДЕПОРТАЦИЯ НА ВЕЧНОЕ ПОСЕЛЕНИЕ (1948Г.) Часть 2

Начало http://megdan.ru/blogs/pendzher-km-sveta/deportacija-na-vechnoe-poselenie-1948g.html


Летом 1975 года по окончанию стройработ на таежной станции Белый Яр, нашей бригаде тараклийцев и москвичей пришлось ожидать расчет в Томске в течении недели. Воспользовавшись такой ситуацией, я решил посетить место моего рождения, запечатленного в паспорте: «Томская область Асиновский район с. Копыловка».
Как истинный шабашник я выглядел весьма экзотично: длинные волосы, борода, в тельняшке и морском , черном бушлате. Я , почему-то, не сообразил, что в таежной глухомани человек такого вида вызывает вполне определенные ассоциации. И вот в таком виде я сел в Асино на довоенного вида автобус и, который ездил в Копыловку от случая к случаю и мне просто повезло. Дорога была по- настоящему таежной: разбитой и лесной. Но лишь подъезжая к Копыловке, я вдруг осознал, что еду «на деревню к дедушке» и, к тому же неизвестно когда будет рейс в обратную сторону. Угрюмый , небритый водило лишь пожал плечами на мой простодушный вопрос и объявил, что мы уже прибыли в конечный пункт- селение, состоящее из потемневших, деревянных домиков. Это и была Копыловка. И что теперь я должен предпринять и, вообще, куда мне нужно направиться? Кроме этого, не было видно ни души. Я машинально побрел по одной из улиц, отметив, что скоро начнет вечереть, а у меня даже рюкзачка нет. Есть только немного денег на дорогу и фотоаппарат «Смена» . Появилось также определенное беспокойство и опасение, что затеянная авантюра окажется совсем е романтичной. Ну, встречу я кого-то и скажу кто такой и зачем приехал…Ну, а дальше? Кому это может быть интересно …? Да еще этот вид зыковский. Смущение и тревога в душе уже достигли определенного накала, когда я вдруг увидел…сосну. Это была не простая сосна. У нее была необыкновенно светложелтая кора и она была единственной такой в Копыловке и я это запомнил, когда мы с мамой ходили в гости к деду Василию, тому самому – «чийшийскому кулаку». А сосна эта росла недалеко от дома местного охотника Хромина. Теперь мне даже спрашивать никого не надо. Я до его дома дойду по детскому «автопилоту». Вот и спуск к речке Юкса, а вон и дом Хроминых. Не такой великий, как в детстве, но отличавшийся от всех добротностью и месторасположением на высоком берегу реки, от берега которой ведет длинная, деревянная лестница. Во дворе дома колыхалось стиранное белье. Поднимаюсь по полусгнившим от времени ступенькам, вхожу во двор, привычно ожидая собачьего лая, но собаки не было. Стучу в дверь и она открывается. На пороге появилась пожилая женщина. Она видит патлатого, бородатого-то ли анархиста , то ли таежного бомжа.
-Здравствуйте…
- Здравствуй. Коль не шутишь
Я называю своё имя и фамилию. Женщина на мгновение замерла, а потом воскликнула:-«Лариса!». Тут же из глубины дома появилась молодая, рыжеволосая дама и недоуменно уставилась на меня.
- Лариса, ты помнишь бессарабцев…Жору, Марусю…деда Василия?
- Да, мам…а что?
- Так это…их самый младший брат…он здесь родился.
-Ваня, что ли? Надо же! А как ты сюда попал?
- Я в белом Яре на шабашке был…Вот, решил навестить родину. Я помнил из рассказов только вашу фамилию…охотника Хромина.
- Вот как? А я дочка Хромина. Правда я живу на Сахалине и сейчас в гостях. Папа с моими братьями, как раз на охоте…Надо же какая встреча…ну рассказывай. Как у вас там все сложилось? После вашего отъезда стали разъезжаться и мы , а вы как?
Женщины меня накормили, затем вернулись с охоты старый, но бодрый Хромин с сыновьями и несколькими подстреленными утками. Затем мы успели сходить на кладбище, где похоронен дед Васил, показали улицу, где был наш дом, возили по родственникам и, оказалось, что они хорошо помнят моих братьев и сестру: одни с братьями работали, другие учились с сестрой. Да и. вообще. тогда все друг друга знали: Минаевка, Кордон, Копыловка…Эти названия таежных селений звучали в устах моих родственников в продолжении всей моей жизни. Но в отличие от стереотипных , но в основном верных, журналистких публикций о временах депортаций, имена этих селений всегда произносились с оттенком ностальгии и счастливой молодости. Я нисколько не преувеличиваю. Да и еще живет и здравствует поколение той молодежи-оно не даст соврать. Лариса еще долго водила меня по ее знакомым. Неожиданно для себя я узнал, что один мой брат был первым парнем на три деревни и каждая девушка согласна была за него выйти замуж. А девушек было много. В леспромхоз по распределению направляли медсестер на практику. Такая была демографическая разумная политика «сталинского режима». И вот , одна из них, я вспомнил, была на фото, которое она вернула ему, после женитьбы моего брата по прибытию в Бессарабию. Другой мой брат был женат традиционно: родители выбрали и рекомендовали. Но через три месяца мой 19-летний брат бросает свою жену и уходит к 17-летней, вчерашней школьнице из Кордона. Она была настоящей русской амазонкой: белокурой, сероглазой, смелой и прямой. Она могла запросто броситься в воды и переплыть Чулым, в то время как мужики даже подойти к воде боялись. Это все равно переплыть Дунай в районе Измаила. Полная противоположность домашней, скромной болгарке. Так возник небольшой таежный скандальчик…
А сестра, оказывается, училась со многими из рассказчиков в одном классе, а учителя у них были не простые, а ссыльные, интеллигентные люди из Ленинграда. Здесь в поселениях на «вечные времена», « во глубине сибирских руд» они всю свою душу вкладывали в детей. А я все удивлялся откуда у моей сестры такая профессиональная, творческая самоотдача. Недаром ведь, значит она- «Народный учитель»-высшее звание во времена СССР. Мария Степановна всего лишь год преподавала в Тараклийской восьмилетней школе, но в памяти своих учеников оставила неизгладимый след. А позже ее ученики в Целинограде, поступая в местные вузы, практически математику не сдавали. Они просто объявляли : « Моя учительница- Мария Степановна…» и получали пять баллов. Там, в таежной глуши ленинградские интеллигенты привили любовь к искусству и в частности к театру. Так что Мария Степановна еще успела отметиться и в тараклийском драмколлективе в 60-х годах. Старшие тараклийцы помнят ее, как исполнительницу Тани из популярной пьесы Арбузова.
Из рассказов моей матери, братьев и сестры, по моим детским воспоминаниям, Копыловка- это самое светлое время их жизни. Отец был более сдержан в оценках, но ничего худого о тех временах не говорил. Более всего тем временам радовалась мама. Просто для болгарской женщины, да еще -«чийшийска булка» в зажиточной семье с норовистым и деспотичным дедом Василом-жизнь в Сибири оказалась раем по сравнению с той, что была в Бессарабии. Мама была родом из большой, но бедной тараклийской семьи. К тому же с наследственной склонностью к легочным заболеваниям. А тут-Сибирь: сухой зимний воздух, хвойные леса. Благодаря этому фактору мама пережила своих двух сестер на 40 лет! Они все были красавицами и поэтому их выдали замуж за «кулаков» Кубея, Чийшия и Тараклии. Женский труд в таких семьях-почти 24 часа. В 4.00 подъем и топить собу для выпечки хлеба. Отбой в 24 часа. И так каждый день и всю жизнь. А на «каторге» в леспромхозе Копыловка исполнялся КЗОТ СССР: восьмичасовой рабочий день, выходные, зарплата от выработки, премии, доска почета… Атмосфера в этом леспромхозе царила такая, что бессарабцы перевыполняли нормы выработки в 10раз! Вот сравните: труд на «себя» в пыльной Бессарабии и « социалистический» с толковым стимулироваием. Мой отец говорил, что быть хозяином своего труда чувство великое, но и в леспромхозе он был передовиком. А вот члены «кулацких семей» не испытывали восторгов от семейной эксплуатации ради надувания щек перед односельчанами. Это спор продолжается и сегодня. Когда их переселили из бараков в дома с участками, все. естественно, завели коров, свиней, птиц…Мужчины, не видевшие на родине ни рыб, ни диких зверей стали рыбачить и охотиться. Молодые парни поголовно стали механизаторами. Главное-для этих занятий появилось свободное время. Благодаря компактному поселению все болгарские традиции пустили корни и на новой земле. Ну, и , конечно, свадьбы- древний социальный инстинкт и механизм, который успешно разрушают современные , глупые «евроинтеграторы». Например, на праздник Троица, если в Бессарабии ограничивались веточками пилина, то в Сибири в этот день двор, забор и дом украшались молоденькими березками, а на масленицу было из чего жечь костры…
Но самое примечательным в леспромхозе были кино и танцы. Ведь наши родители по современным меркам были еще совсем молодыми: 40-50 лет. Сейчас только к этому возрасту некоторые заводят семьи или меняют брачных спутников. К тому же на танцах не хоро играли , а вальс…а это совсем другой «компот».К аждое воскресенье-посещение клуба и просмотр кинофильма с «Хроника дня». Вся великая страна жила в едином «информационном поле». Кроме, разумеется, будущих «перестройщиков» и тех людей, кто по несчастью попал в руки государственных садистов. Но нам повезло. В школах культивировалось «гармоничное развитие личности» , пресекалось жлобство , хвастовство и индивидуализм. Был походы в тайгу, школьные олимпиады , ликвидация неграмотности среди взрослого населения и сбор почек, семян и иные общеполезные мероприятия.
А летом-сенокос. Это вообще непередаваемое словами мероприятие. Весной, после таяния снега,всю тайгу заливает талой, теплой водой, а к августу вырастает трава необыкновенной высоты, сочности и с цветами. А запах скошенной травы? Ягоды брали специальными, зубастыми ковшиками. Брусника, черника, морошка…По периметру нашего огорода рос малинник, а сам огород плавно переходил в тайгу. Недалеко протекала знаменитая река Чулым. На его берегу я лицезрел картину навсегда запечатлевшаяся в памяти. Мне было лет 5 и пока родители занимались покосом, я решил исследовать местность. Внезапно, я вышел на высокой берег огромной, желтой реки. Помню даже зловещие водовороты и проплывающие коряги… Просто остолбенел от такого природного стихийного явления. И вдруг из-за поворота появился…белый пароход. Это все равно увидеть межпланетный корабль…
Уже затемно мы с Ларисей вернулись домой. Там я с ее братьями побывал в классической баньке. Затем сели за стол и снова начались рассказы и воспоминания о тех годах, когда здесь бурлила жизнь. И снова мои собеседники подчеркивали, что такая жизнь получилась в Копыловке благодаря двум факторам: порядочному коменданту и, невообразимому для местных жителей, трудовому энтузиазму бессарабцев. Слово «энтузиазм» я употребил не для красного словца. Нормы выработки перевыполнялись десятикратно. По известной причине зыки работать не рвались, а литовцы, тем более считали себя типа военнопленными в ненавистной им стране. А что же случилось с бессарабцами? На мой взгляд причина простая: привыкшие к тяжелому труду в Буджаке и всегда проживая под чужими начальниками, и тем более недавним румынским , предложенные им разумные условия жизни и оплата труда были восприняты, как освобождение. К этому надо добавить получение грамотности и престижных профессий, что само по-себе вселяет оптимизм в жизни.
Сейчас, читая в Интернете о «жертвах коллективизации» , хотелось бы авторам «евроинтеграции» предложить:
« Так подайте вагоны и отвезите нас бесплатно в Сибирь на леспромхозы и стройки! Отбоя не будет от желающих. А так нужно за свои деньги депортироваться в разные стороны, в том числе и Сибирь, где по-слухам появились полулегальные селения бессарабцев…Не подают. Вот где истинный концлагерь и ГУЛАГ»
Но, все равно, когда в 1958 году объявили о возможности вернуться на родину, в Копыловке осталась только одна семья. По прибытию в Бесарабию еще многие годы бывшие спецпоселенцы поддерживали связь друг сдругом, наезжали в гости и вспоминали о годах, проведенных по воле судьбы в таежных дебрях Сибири. На деньги, заработанные в леспромхозе, бывшие сибиряки стали отстраиваться в Бессарабии.