Над пропастью. И.Серт
- Опубликовано:
- Блог: Пенджер към света
- Рубрика: Художественные произведения
- Редактировалось: 3 раза — последний 12 мая 2023
0
Голосов: 0
1043
ДЖОНСОН
Студенческая история
Прежде чем я «вылечу» из университета, мне хотелось бы рассказать немного о студенте из Ганы Джонсоне.
Спойлер
Это был долговязый, слегка неуклюжий молодой человек. Будучи ростом под один метр девяносто сантиметров, Джонсон при ходьбе немного горбился, сутулился, руки висели плетьми. Губы у него были пухлые, выпяченные, будто накачаны силиконом, в темно-коричневых глазах виднелись красные прожилки. В нем явно
проглядывало нечто от наших предков, зато он отличался добротой и кротостью характера. Учеба ему давалась трудно. У меня сложилось впечатление, что ему не хочется учиться, не хочется потому, что нет стимула. Мне казалось, что он чувствовал себя в чужой среде очень неуютно: ему чего-то не хватало, он чем-то
томился, и глаза его были наполнены какой-то необъяснимой грустью и почти болезненной тоской. И вот однажды, выпивая в очередной раз прямо в комнате, сидя на кровати, а не за столом, он признается мне.
– Ванчо, – говорит Джонсон, – я уже второй год живу в
СССР, но у меня не было ни одной женщины. Я больше не могу. Мне плохо, мне очень плохо.
– Почему же ты мне раньше не сказал, – упрекнул я его. –
Хорошо, постараемся решить эту проблему .– И мы выпили за прекрасное будущее.
Я начал думать, как найти ему девушку. Больше всего я опасался неординарного, почти отталкивающего внешнего вида Джонсона. Я тогда еще не знал, что мужчине нужно
быть чуть красивее обезьяны, чтобы понравиться женщине. И народная мудрость оказалась правильной, как показали дальнейшие события. Я обещал помочь человеку, но представления не имел, как это воплотить на практике. После недолгих размышлений ко мне приходит гениальная мысль: отправитьс на танцы в Ленинградский дом офицеров. Я предположил, что капитаны дальнего плавания, просто советские офицеры, могут находиться вдали от родного дома по причине, связанной
с их профессией, а скучающие женушки в это время могут позволить себе маленькие радости в виде танцев в доме имени воинского звания их мужей.
Прошло уже сорок шесть лет, я а помню, будто это случилось вчера. Я решил посетить с Джонсоном Дом офицеров в воскресение. Впервые в жизни я взялся за дело, о котором
понятия не имел. Повторяю, большего всего я боялся, как
общество офицерских жен и отдыхающих офицеров воспримут долговязого, слегка сгорбленного, иссиня-черного, с оттопыренными губами и с красными прожилками в коричнево-черных глазах представителя Африканского континента. Я старался подавить в себе эту неловкость, пытался выглядеть умеренно наглым и раскованным. Танцевальный зал с огромной люстрой, блестящим паркетом и нарядно одетой публикой
выглядел блистательно, празднично и красиво. Я начал всматриваться в каждое женское лицо, ища эвентуальную любительницу свободной любви с мужчиной-квазимодо. Я смело приглашал на танец женщин разного возраста и танцевал только танго и вальс, хотя это была эпоха твиста и рок-н-ролла, но до Дома офицеров «растлевающая» танцевальная мода еще не добралась. Здесь жили старыми, добрыми традициями и обычаями. Я считал себя большим мастером вальса, любил это прекрасное хореографическое изобретение… Оказывается, в конце 18 века пятиклассники австрийской деревенской школы в народной одежде станцевали впервые предшественник вальса. Австрия, Чехия и Германия считаются создателями этого
удивительного, бесконечно нежного и чарующего хореографического шедевра. Многие общественные танцы возникали по велению эпохи и исчезали, а вальс – император всех танцев, так же, как и кукуруза признана царицей полей, – продолжает свою вечную жизнь, радуя человечество своей вечно молодой энергетикой. Люди, танцующие вальс, вдруг, как по неведомой команде, начинают улыбаться, они охвачены духом веселости,
почти детской радости; они расцветают в свободе вальсового кружения, они как бы приподнимаются над землей, будто бы парят, широко расправив крылья; кружась в вихре плавных и аристократических движений, люди испытывают невольно
какую-то возвышенность, легкость, красоту и восторг. Вообще вальс похож на радостное ощущение бытия, на праздник жизни. В самом вальсе заложено хорошее настроение. В песне Е.Евтушенко «Вальс о вальсе» есть такие слова:
Пусть проходят года
Все равно никогда
Не состарится вальс.
…Итак, я танцевал, а Джонсон стоял как истукан, вылупив свои, с красными прожилками, глазища. Мне было его жалко, и я судорожно думал, как найти ему женщину. По наитию, или по зову интуиции, я пригласил даму лет тридцати, блондинку со средней длиной волос. Мы танцуем, а я напрягаю мозги, с чего начать главный разговор. Я узнал, что она жена капитана дальнего плавания. Это придало мне уверенности, и в конце танго
я попросил ее пригласить на танец моего приятеля из Африки, ожидая ее праведного гнева. Но мне улыбнулась удача. Неожиданно для меня дама в сильном возбуждении, сказала: – С удовольствием приглашу, я весь вечер только об этом и думала. Я не верил своим ушам. Когда начался очередной танец, дама пригласила Джонсона, который, как мне казалось, вот-вот брякнется в обморок от волнения и счастья. На следующий танец я ее пригласил, и мы обо всем договорились. Почему-то свидание нам назначала дама на четверг, в семь часов вечера на углу Литейного проспекта и улицы Чайковского. Как я до сих пор помню этот адрес, мне неизвестно. Джонсон, когда узнал, что аж в четверг состоится встреча, чуть с ума не сошел. Он сказал с акцентом: я не доживу до четверга. Самое интересное, я вспомнил, что мне пришлось один раз станцевать с ее сорокалетней подругой. Я предпочитал в то время женщин старше себя, но не настолько же. Я был не против и пятидесятилетних жриц любви, но только, чтобы это оставалось неизвестным обществу и моим приятелям. А здесь, при таком огромном стечении блистательных женщин и девушек, я, жертвуя своей репутацией, вынужден был понизить свой «рейтинг» ради «сохранения дружбы между народами». Кроме того, «моя дама»
не блистала красотой, а выглядела серой мышкой.
Я не стану в подробностях описывать, как все эти дни доставал меня Джонсон, со страхом и ужасом выражая свою почти болезненную тревогу о том, что дамы на свидание не придут. Каждый день, по несколько раз, Джонсон, глядя на меня
преданными собачьими глазами, говорил: «Ани нэ прийдут.»
Нужно было видеть состояние Джонсона, когда мы явились за десять минут раньше, а дам все не было. Он нервно шастал туда-сюда, будто бы ходил по иголкам и постоянно ныл, выл и доставал меня своими сомнениями. Но это цветочки. Когда, наконец ,опоздав на десять минут, «нарисовалась» перед нашими очами «моя дама» одна, Джонсон, чуть не теряя сознание, произнес: «Я же гаварил, что нэ прийдет.» «Моя дама»
поспешила успокоить его, сообщив, что питерская «миледи" уже ждет на квартире.
Мы тут же зашли в магазин и купили две бутылки водки, колбасы, сыра, воды и пошли брать такси. Разумеется, за все платил Джонсон. Он получал 80 руб. стипендии. Я уже не помню, какой это был район Ленинграда, но, кажется, ехали недолго. Действительно, дама Джонсона уже ждала на квартире. Хозяйка квартиры накрыла быстро нехитрый наш стол, и мы без всяких лишних движений начали наливать и пить одну за другой. Потом хозяйка с нами попрощалась, не ища особой причины в соответствии с законами этики, так как всем было понятно, зачем мы собрались.
Как только хозяйка удалилась, мы потушили свет и начали раздеваться. Джонсону, как
гостю СССР, я уступил единственную в комнате кровать, а сам устроился на полу на роскошной медвежьей шкуре. Каждый занялся своим делом, не обращая внимания друг на друга. Никто ни кого не стеснялся.
Чисто сексуальный вечер закончился великолепно.
Все были довольны. Дама Джонсона обещала приходить в общежитие, что и делала в течение года. Моя дама тоже изъявила желание приходить ко мне в общежитие, но я решительно отказал ей, так как у меня был свой электорат..девушек, как из Ленинграда, так и из общежития. Студенток из общежития я тщательно скрывал, старался, чтобы никто меня не видел. Я нарушал свой принцип с некоторым опасением,
так как шел только первый курс. Повторяю, наши филологини были эффектными красавицами, и удержаться от соблазна было очень трудно. Я очень благодарил судьбу, что учусь в таком престижном ВУЗе и ценил этот факт. Ведь перипетии студенческой жизни постоянно преподносили мне сюрпризы.
Мне надлежало быть очень осторожным.
В конце учебного 1963-64 г.г. отношения между Джонсоном и его дамой стали портиться. Она мне жаловалась, что Джонсон «зажрался», стал ей грубить. Я возмутился, напхал
Джонсону по полной программе, но, видно было, что он зазнался, почувствовал себя важным человеком. Она предложила заниматься здоровым сексом со мной, но я сказал ей, что после Джонсона вряд ли я произведу на нее впечатление.
Когда Джонсон поссорился со своей дамой и остался один,
то снова начал выть и ныть. Я справедливо выругал его за потерю столь престижной дамы, жены капитана дальнего плавания, и, объятый, свойственной мне жалостливостью, обещал найти очередную женщину. Мне пришлось идти в Дом культуры имени Кирова, где проводились регулярно вечера танцев. Там я познакомился с девушкой лет двадцати пяти и привел ее в общежитие. Я прямо сказал, что она будет заниматься любовью с негром. На мое «счастье» она легко согласилась. После того,
как закончился первый сексуальный сеанс, я спросил ее, как ей понравился негр. Она сказала, что ничего особенно, мол, ничем не отличается от наших ребят. Я знал, что эта девушка недавно освободилась. Она работала продавщицей тканей и у нее образовалась недостача, за что ее и посадили.
С этой девушкой, которую Джонсон ничем не удивил, отношения продлились на несколько ее приходов. Потом она бесследно исчезла. Я сказал Джонсону, чтобы отстал от меня со своей сексуальной озабоченностью, так как мне надо учиться.
Джонсон имел привычку сидеть на кровати, ставить перед собой стул, сервировать его водкой, нехитрой закуской и пить.
Я отказывался составлять ему компанию только по будням.
Если же в субботу вечером он выпивал и предлагал мне, я не отказывался, хотя рисковал быть подкупленным и позволить ему снова просить найти ему даму. Он с месяц героически продержался, но сидя передо мной, глядел просящими, жалобными собачьими глазами, пытаясь выдавить у меня слезу сочувствия. Где-то в середине октября он меня все-таки дожал, и я согласился что-нибудь придумать. И придумал. Я знал, что у Гостиного двора на улице Садовой собираются проститутки.
Надо иметь в виду, что на дворе стоял 1964 г. Я позже ближе познакомлюсь с этой стороной жизни советского общества, в котором через двадцать лет окажется, что нет секса, по известному выражению одной странной дамы во время телемоста
между Америкой и Москвой. Над этим смешным и грустным утверждением до сих пор не перестают издеваться и паясничать. Как окажется впоследствии, проституция никогда и ни в одном человеческом обществе не прекращалась и расцветала, как белая акация в конце мая в Одессе. Еще позже, когда наступит в нашей стране свобода слова, во многих печатных изданиях появятся статьи о процветании проституции в первые годы
советской власти. Как известно, новая власть отрицала все, что было до нее: русскую культуру, русскую литературу, живопись, архитектуру и т. д. Но самое страшное, что совершила новая власть,– это отрицание института брака. Большевики объявили
свободную любовь и проституция при этом приняла катастрофические масштабы. То, что мужчины и женщины вступали в беспорядочные и свободные половые отношения, – это только одна сторона безнравственности нового общества. Другая
сторона – это проституция везде и всюду. Существовали уличные проститутки, которые стояли с веревкой-петлей. Заводила дама своего клиента в парадное, одевала один конец веревки на шею, а во второй конец продевала ногу, поднимая ее вверх.
Так проститутка удерживала свою ногу, как это делают художественные гимнастики, для удобства клиента.
У меня создалось впечатление, что большевистская власть старалась не оставить камень на камне от предыдущей русской жизни, размазать, как говорится, по стенке, Россию. И размазала так, что до сих пор, кто входил в состав этого союза, не могут оправиться и пожинают горькие плоды марксистско-ленинской идеологии.
Так вот, эта новая власть металась из одной крайности в другую: от разнузданной уличной проституции и свободной любви перешла к радикальным мерам по установлению новых морально-нравственных принципов, как-то: за поцелуй в парке
на скамеечке арестовывали и штрафовали, писали на работу, требуя общественного порицания. Организовывались товарищеские суды, на которых вчерашние развратники судили своих сограждан за аморальное поведение. Сложное и странное существо человек, Мне кажется, что самые лучшие люди это те, кто по профессии гуманитарии. Самые страшные и отвратительные люди это те, кто имеет власть. Среди этой категории первое место по ущербности и мерзости занимают работники
правоохранительных органов. На самом деле они ни права не защищают и, тем более, никого не охраняют. Нет, они охраняют, но только в тюрьме. Работники милиции или полиции самые подлые и гадкие представители человеческого рода.
Они самые жестокие и безжалостные. Понятно, что специфика работы сильно повлияла на состояние их психики. Самое простое – это поставить себя на место другого человек, не делать другому того, чего не хочешь себе. Но в том-то и дело, что человек власти ложно думает, что с ним такого не случится и обращается с другим человеком нечеловечески. Менты – это узаконенные бандиты. Не случайно народ прозвал работников милиции «мусорами».
Бандиты во сто раз лучше бандитов-милиционеров, если можно употребить к ним слово «лучше». Они коронуют себя званием вора в законе и живут по своим понятиям. Они, конечно, подонки и отбросы общества, но общество в отношении многих из них в свое время проявило немало несправедливости. И эти люди поняли, что общество само по себе ущербно, аморально, безнравственно, но под маской различных должностей или просто ипостасей скрывает свое истинное лицо. Ворам в законе нельзя работать, потому что они знают: в обществе очень много, с виду приличных, людей на высоких должностях, а на самом деле они ничего не производят и живут за счет порядочной части общества, той части общества, которая по своему генетическому коду находятся на более высокой ступени развития. Воры в законе как бы идентифицируют себя с
чиновниками, которые всегда воровали бюджетные средства.
Порядочные люди живут по принципу индуистской философии: живи сам и давай жить другому. Эта часть человечества генетически склонна к творчеству и созиданию. Благодаря этой части человечества и существует еще жизнь на Земле.
Коммунистическая идеология провозгласила свободу, братство и равенство между людьми. На первый взгляд очень красивые слова, но, к сожалению, это только слова, так как никогда земляне не станут братьями в отношении друг к другу.
Никогда земляне не будут равными между собой и никогда не получат полной свободы. Еще не было на земле общества, где бы эти три красивых слова были реализованы в жизнь. Самое совершенное общество это то, в котором правит закон общий абсолютно для всех, где каждый человек имеет право наиболее полно реализовать свои способности, данные ему природой и генетикой.
Человек, как известно, состоит из добра и зла. Все в этом мире состоит из плюсов и минусов. Человек может быть трудолюбивым и лентяем, способным и бездарным, красивым и уродливым, сильным и слабым, добрым и злым, хорошим и плохим. Как эти люди могут быть равными между собой? Они могут быть равными только перед законом, и о другом равенстве речи не может быть.
И если мы осуждаем проституток, то как же нам относится к себе, если мы пользуемся их услугами? Разве мы не такие же проститутки как они? Чем же я лучше, покупая продающуюся мне женщину?
Я лично приучил себя в жизни к тому, чтобы никогда не спешить с осуждением кого-то. Я замечал, как люди с насмешкой и сарказмом смотрят на необычно, не традиционно одетых девушек или юношей. Именно молодежь является носителем чего-то нового в обществе, которое привыкло к чему-то и не может понять и принять новое в одежде, в литературе, искусстве, живописи и т.д.
Я никогда не мог понять мужчин, которые увидев в другом мужчине что-то из ряда вон выходящее, начинают осуждать или иронически ухмыляться. Да какое твое дело, кто как
одет или какую прическу носит ? Что тебе до этого? Ан, нет. Я понимаю женщин. Они в своем злословии, зависти становятся еще более очаровательными. Это в их натуре. Но чтобы мужчины тратили энергию на злословие, иронию, сарказм в отношении себе подобных или женщин – это мне никогда не было понятно. Я всегда думал, что в подобных мужчинах доминируют женские черты психики и восприятия окружающего мира.
Люди такие, какие есть, и мы должны относиться друг другу терпимо, с уважением к хорошему человеку. А если человек становится зверем по отношению к другому человеку, то здесь должны вступать в силу законы общества и принимать соответствующие меры, чтобы защитить и оградить порядочных людей от моральных уродов.
Но вернемся к проблемам Джонсона из Ганы и его приятеля. Когда стемнело, мы втроем отправились к Гостиному двору на Садовой улице. Я впервые занимался снятием проститутки. Понятия не имел с чего начинать, как подойти, что сказать.
Мы стояли и пристально всматривались в лица женщин, которые крутились на этой точке. Я ничего приличного не видел, а потом решил, что для моих приятелей подойдет любая.
Я, наконец, решился и подошел к довольно невзрачной, почти неопрятно одетой женщине и предложил ей своих ребят. Она согласилась, мы взяли такси и поехали к ней домой. В каком районе Ленинграда находилась ее квартира, я уже не помню,
но район относился к новостройкам. Квартира оказалась однокомнатной и без кровати. На полу лежал матрац и не первой свежести простыни. В квартире еще был мужчина. Кем он приходился женщине, я не выяснял. Сколько денег она запросила,
я тоже точно не помню, но, кажется, 20 или 25 рублей с клиента. На кухне мы выложили свою выпивку и закуску и начали пить все вместе. Выпили несколько раз по пол-стакана водки, и дама пригласила первого клиента. Джонсон, по праву моего приятеля, отправился первым. Мы продолжали наливать и выпивать. Я старался пить по немного, так как, начиная с нового 1964 года под влиянием моих друзей из Болгарии, заимел привычку употреблять водку чарками, а не полными стаканами.
Через полчаса, примерно, Джонсон является на кухню и как-то странно, сдавленным голосом, изображает не то саркастическую улыбку, не то хихиканье, из которых было непонятно, доволен он или нет. Вслед за Джонсоном направился в комнату
секса его приятель. Я уже точно не помню, но, кажется, каждый из них сделал по две сексуальные ходки. Я забыл отметить, что дама, дабы больше заработать, на предварительных переговорах включила и меня в число своих «жертв», но я ее
разочаровал, объявив, что меня ее секс не интересует. Где-то,
около пяти часов утра мы покинули «дом счастья» для моих приятелей из Африки. Взяли такси и уже утром добрались до общежития. Начинался тяжелый день, понедельник. Я пошел бриться, мыться и собираться на лекции. Как всегда я приготовил себе завтрак из двух картошек и одного яйца как в сомнамбуле, перекусил и поехал в университет. На лекциях тяжелой глыбой на мои очи ложился сон. С большим трудом я досидел
все лекции и побежал домой спать.
Это была последняя боевая операция по удовлетворению сексуальных потребностей моего несчастного приятеля из Ганы Джонсона. До его исключения из университета у него уже не было связей с русскими женщинами. Уже после моего исключения, докоторого оставался один месяц, на третьем курсе исключили и Джонсона. У него оказалось пятнадцать не сданных экзаменов и зачетов. Без меня он совсем потерялся: начал усилено пить, учебу забросил, бродил по коридорам общежития и кричал в пьяном угаре – «дискриминейшен, дискриминейшен!» Исключение Джонсона из университета в то время выглядело как нечто экстраординарное явление. До него и после ничего подобного в советских вузах не случалось.
К иностранцам у нас относились лояльно и снисходительно. Советской системе надо было зарабатывать друзей, насаждая свою идеологию во всех уголках земного
шара. Нашему народу эта сомнительная дружба обходилась очень дорого. Миллионы тратились на содержание компартий в других странах, а народ наш получал мизерные зарплаты, и всегда одалживал пятерку до зарплаты. Советские люди что-то хорошее, дефицитное не покупали, а «доставали». Работал же наш народ по восемь часов в день и в три смены.
Судьба Джонсона сложилась трагически. В первое время после моего исключения я время от времени приходил в общежитие номер четыре на ул. Шевченко, 25. Я работал на заводе токарем и снимал угол у пожилой татарки. Дом находился на территории Василеостровского рынка. Мы спали вдвоем в одной комнате на первом этаже. Я приходил поздно и тихо ложился, чтобы не потревожить хозяйку.
Иногда хозяйка уезжала, и тогда я приводил девиц на всю ночь. А когда хозяйка была дома, мне приходилось заниматься сексом прямо в парадном. Хорошо, что батарея зимой в парадном!!!всегда была почти горячей. У греющей батареи мы занимались любовью,выражаясь современным языком.
Я иногда приходил в общежитие проведать Джонсона и повидаться со своими одногруппниками. Во время одного из моих посещений общежития я зашел прямо в нашу комнату,но Джонсон отсутствовал. Я вышел в коридор, чтобы поискать своего дружка. Только я вышел из комнаты, вдруг вижу, что в конце коридора идет Джонсон и кричит «дискриминейшен», повторяя это слово как рефрен. Джонсон подошел ко мне и
почти со слезами на глазах обнял меня и крепко прижался. Мне стало страшно жалко его, и я сам чуть не заплакал. Я стал его успокаивать. Мы зашли в комнату, он сел на свою кровать, а я на бывшую свою, напротив. У Джонсона на стуле перед кроватью «отдыхали» водка и закуска. Мы начали пить и беседовать.
Как всегда, прежде чем выпить, Джонсон выливал несколько капель водки на пол, произнося: это тебе, Бог. Он был очень религиозным человеком. Джонсон рассказал, что без меня ему трудно, что ему не хочется не то что учиться, а и жить. Я понял,
что без меня он совсем потерялся. Парень катился под гору жизни, и остановить его уже ничто не могло. Я уже не мог уделить ему должного внимания, так как много работал на заводе, чтобы заработать на поездку в Москву для поступления в Московский университет. Дело в том, что в июле месяце 1965 г. я посетил проректора университета Сафронова, подав заявление на восстановление. Сафронов довольно сухо отказал мне в восстановлении, выдвинув в качестве аргумента тот факт, что, видите ли, еще рано, мол, я не успел еще исправиться, что слишком малый срок прошел. После этого жестокого отказа (ведь Сафронов не знал, да и знать не хотел, что я круглый сирота
и что я совсем один в этом мире) мне пришла в голову мысль не «ждать милостей от природы» и поступать в Московский университет. Так как в столичном вузе не изучался болгарский язык, да и другие славянские языки, я решил поступать на испанское отделение. Весь июль месяц я работал по шестнадцать часов, то есть по две смены подряд, чтобы заработать средства на пребывание в Москве на период сдачи вступительных экзаменов.
Та наша встреча оказалась последней. Джонсона исключили, и он уехал не в Гану, а в Германию. По рассказам его приятелей, он якобы работал в Германии на мойке машин и, будучи в нетрезвом виде, попал под машину и погиб. Не знаю почему, но в моей душе, когда я мысленно возвращался в студенческие годы, всегда закрадывалась какая-то щемящая грусть и даже боль, связанные с трагической судьбой этого тихого, спокойного и очень доброго африканского парня. Мне всегда казалось,
что эта информация о гибели Джонсона ошибочна и что Джонсон жив. Во всяком случае, он жив в моей памяти, пока я жив…..