История без смысла

«Древние оставили нам образцы
героических поэм, в которых боги
управляли поступками героев, решали
их судьбу… Древние оставили нам
также образцы героической истории,где
Ромулы, Киры, Кесари, Сцеволы,
Ма́рии и т.д. составляют весь интерес
истории, и мы все еще не можем
привыкнуть к тому, что для нашего
человеческого времени история такого
рода не имеет смысла»
Лев Толстой


Тараклийские страсти.

Начнем наши записки с мелкого случая, можно сказать, ничтожного. Местечкового,
если по-одесски. Произошло это занятное событие в молдавском городе Тараклия. В нем
живут достойные люди, 78 процентов населения — этнические болгары, потомки
колонистов. Они пришли из-за Дуная во время русско-турецкой войны 1806-1812 годов.
Первых переселенцев напутствовал сам Михаил Илларионович Кутузов.
Разрасталась болгарская Тараклия медленно, но уверенно. Община постоянно
совершенствовалась, не пасет задних она и теперь: в нынешних сложных условиях издает
газету; тут есть университет (правда со скудным финансированием); работают клубы,
библиотеки и школы. В этих гнёздах культуры кипит самодеятельность креативных
граждан, иногда туманная, слабо осознанная, но всё же полезная, потому что творческие
площадки города задают свой интеллектуальный контекст всей громаде.
С этим словом «контекст» нам хочется слегка нырнуть в историю. И вот почему. Когда в
Кишиневе жил и служил генерал царских кровей Иван Никитич Инзов, услужливые
канцелярские чиновники постоянно стучали ему на Пушкина, на офицеров, которые были
уж больно яркими для затрапезного городишки с населением всего-то 10 тысяч человек.
Эти белые вороны вели себя вольно, читали стихи даже кабаках. И на жён уважаемых
богачей поглядывали.
Филипп Филиппович Вигель, вице-губернатор Бессарабии в 1824-1826 гг., был другом
Пушкина. После ухода в отставку он прославился своими «Записками» с хорошим слогом,
в них он так отзывался о подобной выпуклой публике: «Народ веселый, гулливый: с
трудом выдержав серьезный вид, спешили они понатешиться, то есть
преимущественно попить» (Ф. Вигель «Русский архив» 1892. № 9. с. 5).
Иван Никитич Инзов отвечал своим преданным осведомителям, что эта «светская
публика» поведением своим и содержанием своим делает большую работу, и Кишиневу
же тем повезло, что белые вороны сюда «понаехали». Бессарабия не останется в дикости,
а будет развиваться в контексте их образованности. Всякая империя, присоедив новые
территории штыками, затем должна позаботиться о том, чтобы сохранить новые земли и
новый народ ухоженными. Это очень трудно, потому что «порохом» в этих трудах должно
быть обаяние власти. Но где оно, ваше обаяние, господа канцеляристы? Также нужны еще
и мозги. А они где? Вы хотите быть титульной нацией и империю под рукой иметь. Так
извольте подавать пример.
– Мы овладеем Бессарабией своей привлекательностью, своей культурой, — вдалбливал
Иван Никитич своим чиновникам.
Инзов ценил эрудированных, начитанных, сверкающих остроумием людей, которые и
задавали тот самый контекст обществу. Многое могут сделать «просвещенья дух и дум
высокое стремленье». Они разбудят бодрость и веселье…
И в сегодняшней Тараклии есть кому создавать контекст, одни преподаватели
университета чего стоят. Больше ни в одной колонии такой альма-матер нет. Вот и
ответственность тараклийцев перед остальными колониями.
Впрочем, это вовсе не значит, что остальные болгарские села должны сесть на шею
Тараклии. У них нет университета, но ведь настроение болгарину, простому или
образованному, могут поднимать даже и красиво выкрашенные ставни в каком-то из
домов на улице, по которой он ходит.
Так ли оно, иначе ли, но похоже на то, что Тараклия в XXI веке задаст контекст всему
болгарству в рассеянии, то есть станет лидером возрождения диаспоры.
Некоторое время назад, когда примаром был Сергей Николаевич Филиппов, тут даже
поднимался вопрос о придании Тараклийскому району статуса болгарской национально-
культурной автономии. Однако молдавские власти пресекли «опасный болгарский
сепаратизм». 7 декабря 1994 года правительство республики нашло умиротворяющее
решение: оно милостиво даровало Тараклии статус города, таким образом признав его
неформальной столицей болгарства. Оправдалась аксиома: требуй большее, получишь
хотя бы частичное.
Тараклийцы раскусили хитроватую уловку чиновников, но это их даже подзадорило.
Вспыхнуло у них желание «выпятиться» (в хорошем смысле этого слова). Весь их вид
говорил: не нужен нам подарок с барского плеча, мы сами покажем, чья кровь течет в
наших жилах.
Как говаривал поэт Высоцкий, настоящих буйных мало. Но постепенно в департаменте
самоуправления города накопилась особо креативная команда, и задумала она
перспективное дело — в безумных (а потому храбрых) головах новых активистов
блеснула мысль о том, что они «рождены, чтоб сказку сделать былью», и что им «нет
преград ни в море, ни на суше».
Не топчись, горделивый тараклиец, на одном месте, не утопай в омуте застоя.
Двигай хоть чем-нибудь — то ли конечностями, то ли извилинами мозга. Обогащай не
только себя любимого, но и всю родимую общину.
Активисты начали дружно подбирать варианты процветания своей малой родины.
Совещались часто и даже призвали из столицы одноклассников, ставших учёными (даешь
смычку города и села!)
Вместе думали, и в конце концов решили превратить Тараклию в туристическую Мекку!
Не сомневались, что в Бессарабию ринутся все море- и сухопроходимцы разных языков и
вероисповеданий.
Приедут, прилетят, приплывут — и все эти пилигримы будут не с пустыми кошельками!
Разжиревшей Европе оскомину набили развалины старого Рима, мрачноватые полотна
Рембрандта, фарфоровая посуда Людовиков от I-го до XVIII-го, пылящаяся в музеях. Так
что западные племена и конвиксии — от Темзы, Сены, Рейна, Тибра и речки По — все
ринутся на восток, к свежему степному половецкому воздуху с запахом полыни.
Потянется Европа к варварам не просто так, а в поисках свежей крови. Раньше она
боялась варваров, опрометчиво посмеивалась над ними, недооценивая их потенциал. А
теперь, в XXI веке, варвары позарез нужны Европе, и она платит хорошие деньги за
возможность докопаться до секрета их могучей силы.
А тут еще и отдельные бюргеры проснулись, решили искать следы своих предков-
колонистов. Алес гут! Болгары готовы рассказать этим следопытам, как их предки
осуществляли драг нах остен в Бессарабию. Так что welcom, тостосумы: мы нужны вам,
вы нужны нам.
К предстоящему потоку туристов тараклийцы начали усердно готовиться. Но денег у
активистов было меньше, чем энтузиазма. Пролетарии всегда в таких случаях хватались за
символы как за бесплатный источник силы. Оно и во второй мировой войне так было. Не
хватало патронов, гранат. Ну, вообще ничего не хватало. И тогда перед атакой комиссар
бросал свой последний резерв: «За родину, за Сталина, вперед!»
Иногда только вот на таком энтузиазме с ходу брали неприступную высоту — так сказать,
в патриотическом порыве. После боя остатки батальона отправляли в тыл для пополнения.
Почти с нуля.
Ну что ж, сказали тараклийцы, и мы за ценой не постоим. Только как нам найти тот самый
символ, который поднимал бы всех в атаку.
Кто-то робко предложил: нужен герб города, но такой, чтобы был со смыслом.
Чтобы выражал всю судьбу болгар, их эволюцию от «бичей божьих» до нынешнего
очарования, которое обильно излучает болгарский этнос, особенно тот, что в Рассеянии.
То есть в диаспорах всего СНГ.
Сказано — сделано! Гербом Тараклии стал «Лев, идущий за плугом»!

Стоит ли гнев патриота выеденного яйца?

И вот тут-то кое в ком вскипела спавшая варварская кровь: оказалось, не у всех
болгарских молодцев застыла она в жилах. Рыкнул в глубине человеческой натуры
пламенный зов предков, и заходили желваки гнева на смуглых лицах восторженных
болгаролюбцев! Расправили плечи и те, кто только краем уха слышал о великих
болгарских царях Аттиле, Кубрате, Аспарухе, Борисе-Михаиле-Крестителе и его сыне,
собирателе земель болгарских Симеоне, создавшем империю на три моря. Пределы той
болгарской империи растеклись аж до Днепра, её знамена осеняли и те места, где ныне
убогими пятнами маячат дарованные нам дачные шесть соток.
На собрании тараклийского актива, где обсуждался новый герб, восставшие варварчики
выступили с протестом против издевательства надо львом — символом ратной славы. Их
оппоненты крепко держали власть в руках, и пытались убедить гневных и скуластых
оппонентов в том, что лев с плугом это туристический бренд.
Но где, скажи, когда разгоряченный мозг борца был способен принять логику холодного
ума. Особенно горячился молодцеватый тархан (знатный гунно-болгарин) Сергей Т.Он и в сетях неустанно наносил удары по несознательным согражданам. Не щадил и
своих бывших учителей, и работников местного музея, исключительно Сергеем
уважаемого.
Но сети сетями, а особенно впечатляющим тархан был при общении с земляками вживую.
Говорил страстно, но… Активисты его не слышали, как он не слышал активистов.
Казалось бы, ну и пускай человек высказывает свое мнение, даже если он заблуждается.
Однако у тех, кто уже сидел за рулем преобразовантельного процесса, шевелилось
беспокойство, как бы к Сергею не примкнули отроки, еще более неосведомленные по
части реальной истории, чем он сам. Имели в виду историю надуманную, ту самую,
которую Лев Толстой называл бессмысленной (пожалуйста, вернись, читатель, к эпиграфу, предваряющему
наши записки).
Когда есть две группировки — это уже зародыш гражданской войны.
Сергей брал напором. Он хорошо учился в школе, и кое-что запомнил из рассказов
учителей. Однажды он, произведенный уже в декурионы (блистательный гражданин
города, неформальный лидер), обратился к соплеменникам примерно с таким же
пламенным воззванием, с каким за 250 лет до него обращался к болгарам, подмятым
турками, монах Паисий: «О, неразумне и юроде…»
В отличие от тех болгар, которых пенял Паисий, тараклийцы не только не стесняются
своего языка, а наоборот, гордятся им. Но все равно Сергея опять не услышали, как 250
лет болгары не услышали Паисия.
Но даже если взять за основу бело-зеленно-красный триколор, то развивался он вместе со львом над болгарской армией как в первую мировую, так и во вторую мировую,
когда она, армия, входила в состав германских и гитлеровских войск. В обеих мировых,
между прочим, были печальные моменты, когда болгары воевали с болгарами. Например
в первую мировую кавалерийский генерал Колев, хотя он и этнический болгарин, рубил
своих земляков, призванных тогда в румынскую армию.
Так что сложно бессарабцам поклоняться знаменным львам. Они симпатичнее, когда идут
за плугом.
И невдомек было спорящим сторонам, что львы и на знамена, и у плуга одинаково
тараклийцам чужие, потому что и те, и другие есть символы масонские.
Спорящие стороны попали в одну и ту же западню, и фактически были не оппонентами, а
братьями по заблуждению. И те, и другие одинаково «загазиха» во тьме исторической
неграмотности.
Когда-то дочери Карла Маркса решили составить анкету, и спросили у отца, какое у него
любимое занятие. Великий экономист ответил: «Рыться в книгах».
Если бы обе тараклийские группировки спросить, любят ли они рыться в книгах, они
ответили бы одинаково, по-шопски: «Мразя да мисля»
Народ не любит нынче читать бумажное, у него есть железные смартфоны. Что ж,
пороемся в книгах мы. И обнаружим, что плуг был эмблемой масонов, они коварно
использовали его даже в молодой Красной армии. Тайно опекал этих масонов
(внимание!!!) Вячеслав Михайлович Молотов. Читаем: «Тесная связь масонства и
большевизма прослеживается уже в символике: серп и молот, пшеничные колосья и
пятиконечная красная звезда. В Красной армии пятиконечная красная звезда с
помещенным в центре изображением плуга и молота была введена 7 мая 1918 года и
имела наименование «марсовой звезды с плугом и молотом». Первоначально марсова
звезда с плугом носилась красноармейцами двумя лучами вверх, а одним вниз, что
означало знак Антихриста из-за ассоциации с рогами дьявола». Заметим, что красная звезда с одним лучом книзу, с молотом и плугом есть и на знаменитом ордене Красного Знамени.
Так что катить бочку на тараклийских активистов особо не стоит. Оно вон и на самом-
самом верху то ли не знают тайного замысла, то ли усердно продвигают его.
Внук Молотова уважаемый политолог Вячеслав Никонов в годы русско-украинской
войны вел вместе с американцем Сайменсом на первом канале российского телевидения
политическую программу «Большая игра». Он часто к месту и не к месту произносил:
«Мой дед в подобной ситуации вот как поступал». Про то, как поступал Молотов с
внедрением масонских символов, Вячеслав Никонов вряд ли расскажет.
Ну, кажется, с плугом разобрались. Кстати, о том, который на Тараклийском гербе,
осталось только выяснить, откуда он взят: то ли с ордена Красного Знамени, то ли с
буденовки Фрунзе, которую командующий оставил кому-то из друзей, когда приезжал в
Тирасполь, и боролся за придание Молдове статуса союзной республики.
Теперь предстоит разобраться со львом, который тоже является символом масонов.
Расскажем Сергею, да и его активистам еще одну поучительную историю.

Жезл каменщика Георгия
Мы решили выяснить, когда и каким образом лев взобрался на болгарское знамя?
Сначала следопыты склонны были принять за дату пришествия болгарского льва 20
апреля 1876 года, — когда вспыхнуло известное всему миру Апрельское восстание. По-
разному это восстание воспринимается сегодня, потому что оно не было организовано
должным образом — это, во-первых; восстание в течение одной недели было потушено —
это, во-вторых, малочисленных бунтарей турецкие башибузуки легко разгромили.
А в массе своей народ к восстанию не присоединилось. Более того, сельские чорбаджии
наперебой предлагали туркам откупы, прося их не сжигать села. Боляры сами
задерживали апостолов. Так, к примеру, был арестован известный апостол Тодор
Каблешков, он автор так называемого «Кровавого письма» (написано кровью убитого
турецкого полицейского»). Тодора со товарищи чорбаджии бросили в сарай, затем всех
убили сами болгары. В энциклопедиях пишут, что Каблешков сам себя убил.
Болгарские «кулаки» вершили злодеяния, чтобы постелиться перед властью и
продемонстрировать покорность султану. Не жалели денег на подкуп карателей.
Знамя со львом, которое несла княгиня Райна, тоже отдали туркам. То есть лев был
брошен к ногам победителя — какой уж тут символ славы.
Дальнейшие поиски показали, что лев в Болгарии — пусть не на знамени, а в дереве —
появился лет за десять до Апрельского восстания. Каким же образом? Если бы эти
записки вел опытный литератор, он держал бы читателя в неведении во всю толщу своего
повествования, и ружьё выстрелило бы эдак на странице 500-й или 600-й. Но мы не умеем
плести интригу и напрягать сюжет, поэтому сразу скажем, что льва как символ борьбы
принес в Болгарию Георгий Раковски. В виде посоха, похожего на тоягу чабана, с гаком
наверху.
Оказалось, это был особый посох — он назывался жезлом. Этот посох был высокой
масонской наградой, более редкой, чем жезлы фельдмаршалов.
За что Раковски был удостоен столь высокого знака отличия? Одни говорят, много
отсыпал из своего кошелька в масонскую кассу. Другие твердят, что пообещал повернуть
православную Болгарию к западному католичеству.
Жезл сохраняется по сей день в венском музее. Его там нашел и сфотографировался с ним
болгарский журналист (и артист) Иван Тренев. Снимок опубликован в книге «Ролята
на масонството в борбите за освобождение на българите от Османско
иго», одним из соавторов которой Тренев является.
Мы советуем читателю приостановить свое беглое чтение, и хорошенько обдумать само
заглавие книги. Оно о многом говорит, не правда ли? Разворот сознания?! В том смысле,
что для народа революционные иконы остаются все те же, но теперь означают они нечто
иное. Болгарские западники начинают настойчиво внедрять в умы населения, что
действующие лица болгарских революций шли в бой не под сенью веры православной, не
во имя всеславянской свободы, а за европейские (читай масонские) идеалы. То есть к
болгарскому крестьянину XIX века, пашущему с сохой, уже тогда подвели льва-
надзирателя.
Поближе познакомимся с масонским львом, которого любил расцеловывать Раковски.
Как выглядит наградной жезл? Это красивый резной посох из ценного дерева, а рукоятка
сделана в виде лежачего льва, вырезанного из еще более дорогого дерева.
Что лев является гербом масонской ложи — каменщики этого особо не скрывают, но и не
афишируют широко, поэтому когда мастер-кавалер выходит перед большим собранием
людей с жезлом, он как бы припрятывает льва, прикрывает его рукой. Только
осведомленные знают, что перед ними магистр высокого разряда, удостоенный права
смирять своей десницей свирепого зверя.
Иван Тренев перечисляет исключительные умственные и вождистские качества
Раковского, среди них и то, что он (внимание!) был миллионером. Откуда у «неистового
революционера» деньги? Об этом мы напишем отдельную повесть.
Известный болгарский поэт и прозаик Стефан Цанев несколько лет назад буквально
потряс Болгарию своим 4-томником «Български хроники», в которых изложил свой взгляд
на историю родной нации. Его книги несколько лет подряд держали первое место по
спросу. Тома писались с 2007 по 2009 годы, их ждали, за ними были очереди в магазинах.
Значит, все-таки люди читают, если им предлагают нечто не избитое, не затоптанное.
Начал Стефан Цанев свою тетралогию такими словами: «Пазил ме Бог от изкушението да деля мегдана с историците — аз само се опитах да преразкажа на прост и образен език написаното в академическите книги, прибавяйки тук-там дори диалог, та читателят да види като на театър играта на тоя свят, промяната и гибелта на големи царства и царе» (С. Цанев «Български хроники» София, «Труд» 2007, т. 1, с. 5).
Хорошо сказано. Вот бы и нам в этих записках «тук-там» сделать театр, хотя бы на
нескольких страницах. Мы тоже стараемся ничего не извлекать «из головы», цитируем
умные книги. Только вот получится ли у нас «играта на тоя свят», как у Цанева, это не факт.
А в своем «театре» Стефан представил много потрясающих сцен, одна из них такая.
Молодой монах Васил Кунчев бежит из монастыря. Он вообще был пострижен в монахи
почти обманом. Его напористая мама Гина Кунчева хотела, чтобы сын «запопился», то
есть стал батюшкой. Она уже подобрала невесту, которая согласилась стать попадьей и
нарожать внуков. Но Гинин брат хаджи Василий стоял на том, чтобы племянник (и тезка)
стал монахом. Юноша сопротивлялся, но под давлением непререкаемого авторитета
сдался, хотя при этом выторговал у дяди (он был уже архимандритом) обещание, что тот
отправит его на учебу в Россию. Архимандрит, человек скуповатый, в день крещения
племянника превзошел себя: «Той похарчи около хиляда гроша за угощение на
присътстващите във време на обреда. Когато задяконвахме Игнатий, доколкото
помня, бе тих, мирен, благонравен, чини ми се че бе и страхлив» — рассказывает
проигумен Рилского монастыря иеромонах Кирилл (С. Цанев, т. 2. с. 165).
Дядя слова не сдержал. И тогда дьякон Игнатий сбежал из монастыря, отрезав свои
волосы. Даже выкрал дядиного коня из монастырской конюшни. И примчался аж в
Сербию, где в то время Раковски тренировал свою легию.
Однажды Георгий Саввович и сам пришел в военно-полевой лагерь, понаблюдал, как
совершенствовались легионеры, и там на него произвел впечатление один ловкий юноша.
На полосе препятствий он с удивительной легкостью перемахивал через плетенные
заборы. У Раковского, естественно, не было с собой жезла (он выносился в свет только в
торжественных случаях), но лев как символ силы и могущества постоянно грел
самолюбие революционера. И тут, на полигоне, Раковски не мог не упомянуть о гербе.
Он сказал молодому легионеру:
– Ты прыгаешь, как лев марокканский.
– Я лев балканский, — озорно ответил юноша, демонстрируя свою ловкость.
Раковскому понравился ответ, и он заявил:
– Отныне будешь именоваться в моей легии Левским.
Вот оно начало льва в Болгарии — царь зверей вышел из масонской ложи, и через монаха-
расстригу Васила Кунчева дошел до Балкан. Левский стал раздавать подпольным
комитетам флажки «имени мине» — со львом, чтобы комитетчики, поглядывая на
флажки», помнили, кто у них командир.
Заинтересует ли вся эта история участников тараклийских дебатов? Или группа Сергея
попытается все же доказать, что лев был и у древних болгар. Разочаруем их: не было льва,
ребята, — тогда масонов еще не существовало.
Вот еще что нас заинтересовало. Как встретили мифического льва современники Левского
в самой Болгарии? Вдохновил ли их могучий символ?
Результат, увы, печальный.
Дьякон Левски создал по всей стране десятки подпольных революционных комитетов,
каждый комитет рапортовал о том, что сформировал боевые четы. Набиралась могучая
сила — целая армия, как и мечтал в своих прожектах Раковски. Но было это все в баснях,
не на бумаге даже.
Как сработала эта армия?
Но вот потрясающий финальная сцена в драме поэта Цанева: «Колкото пъти се докосна
до личността на Левски, покой не ми дава един въпрос: защо този човек, когото сега
всички считаме за велик и за светец, в когото днес всички се кълнем — защо тогава,
приживе, е бил изоставен (да не кажа предаден) почти от всички? Каква мъка и
какво разочарование стене в последните му думи, преди да тръгне към бесилката:
– Ах! Помислих аз на умът си, страшно да извикам, като лев на Балкана: «Елате, мои
мили братя Българи, решителни юнаци! — мене отървете от 20 заптии!» По пътя няма
никой и аз бях все в надежда…
Эта фраза из предсмертной исповеди Левского 27 января 1873 года.
Да основеш стотици тайни комитети, да закълнеш хиляди съзаклетници (те са
милиони, целият български народ — повтарял той гордо в съда). Цяла седмица 20
заптиета да те влачат през зимната виелица по пустите пътища от Търново до
София, и да не се намерят поне пет души решителни юнаци да устроят засада и ако
не успеят да го отървът, поне да го убият — наиситина е страшно (С. Цанев т.2, с. 163-164).
Так же «съзаклетници» предали и других своих вождей. Захарий Стоянов пишет:
«Въстанието беше вече издъхнало, ако може да се нарече въстание. По другите
градове из България не стана и това, при всичко, че се готвише нещо. На няколко
места се задоволили само да изпеят по една народна песен гръмогласно, поахкали и
поохкали за майка България — и нищо повече» (пак там, с. 248).
Вот такую славу оставили по себе те, кого осенял масонский лев.
Посмотрим как будет пахать он в тараклийских полях…, но
Сергей покидает центр болгар, переселился в маленькое болгарское село, но ставшее даже более знаменитым, чем Тараклия благодаря болгарину-юмористу, родившемуся среди молдаван и возле Румынии.
А какже с туристическим брендом, вспомнит внимательный читатель? Мы же отметим, что в отличие от Тараклии в селе Фрамушика, где стоит памятник чабану, очереди в гостиницах. Туристы загодя заказывают домики егеря, рыбака. И блюда болгарские заказывают — здесь готовят только из натурпродуктов. Ну а вино подают, конечно же, местное. Крестьянское. Не из порошка, а из винограда. А в Тараклии есть хоть одно место, где случайный гость мог бы испить натурального винца и закусить кавърмой? Нету-с? Не помогает, значит лев и тараклийцам. Потому что вся эта история бессмыслена.
Ну да ладно, наше дело сторона. Тараклийцы может сами решат, перед кем снимать шапку.
Однако социологи утверждают, что при проведении опроса на самое вспоминаемое и употребляемое имя среди болгар, выяснилось, что с большим отрывом лидирует «Бай Ганьо».
Автор В. Кирязов Одесса