Главный обманщик молдавского населения

Дмитрий Козак: он просил прощения и называл себя обманщиком
Нынешний конфликт между Россией и Молдавией начался после того, как Кишинев отказался принять план молдавско-приднестровского урегулирования, предложенный два года назад тогдашним заместителем главы администрации президента РФ Дмитрием Козаком. Два года спустя в распоряжение специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА попал текст подписанного тогда меморандума, после прочтения которого возникало много вопросов. И корреспондент Ъ обратился за разъяснениями к ДМИТРИЮ КОЗАКУ.

— Сколько вас два этих года ни пытали на эту тему, вы молчали. Хотя президент Молдавии высказывался в том числе и о вас лично. Говорил, в согласованном тексте меморандума появилась страничка, которой там не было. Это называется подлог. И из-за этой странички подписание не состоялось.

— Я не хотел возвращаться к этой теме и подробно комментировать то, что два года назад приключилось с президентом Молдовы, хотя бы из уважения к его должности и седой голове. Владимир Николаевич Воронин все-таки глава государства, а по возрасту — мне почти в отцы годится. К сожалению, сегодня появилась удивительная, не имеющая ничего общего с действительностью интерпретация совсем недавних событий. Не верю, что реальные события стерлись в памяти и самого президента, и его подчиненных и коллег. Остались на месте достаточно молодые и трезвомыслящие люди — председатель правительства, лидер его парламентской фракции, советник, которые были непосредственными участниками и свидетелями тех событий, которым Владимиру Николаевичу если не каждый день, то довольно часто приходится смотреть в глаза. Своими рассказами он им преподносит очень плохие нравственные уроки и делает плохую услугу себе. Жизнь долгая — эти молодые люди наверняка когда-нибудь вынуждены будут интерпретировать факты его политической биографии. Впрочем, пусть это останется на совести самого Владимира Николаевича. Остались ведь документы. Да, это самое главное: остались подлинники документов, которые опровергнуть невозможно. Те копии, которые вы сегодня мне показываете,— это действительно копии подлинных документов. Один из них — вот дата стоит, 14 ноября,— был подписан за две недели до того, как было сорвано урегулирование, и второй был подписан 24 ноября, уже за один день до происшедшего.

— А какая разница между двумя текстами?
— Первый вариант после подписания был изменен по просьбе президента Молдовы. Приднестровское руководство пошло на дополнительные уступки в отношении статуса русского языка в объединенной Молдове. Заметьте, что ни в одном, ни в другом варианте та самая злополучная для президента Молдовы страничка оставалась неизменной. Ни разу не подвергалось сомнению наличие российского миротворческого контингента на переходный период, на период до полной демилитаризации объединенного уже государства. В первом варианте меморандума срок нахождения миротворческих сил и их наименование вписаны Владимиром Николаевичем собственноручно. Эта страница, как и весь документ, выдержит любую экспертизу. На сохранении российской миротворческой миссии настаивали приднестровцы, и это была позиция официального Кишинева: до тех пор пока не произойдет полная демилитаризация, не будет упразднена армия на обеих сторонах Днестра — должен быть сохранен тот миротворческий российский контингент, который выполнял эту миссию в течение уже 11 лет и который справлялся с этой задачей. Как следует из документов, он должен быть совсем небольшим, с предельной численностью до 2000 человек, без тяжелых вооружений и военной техники.

— То есть могло быть и меньше?
— Да. Проект меморандума предусматривал только верхние пределы по срокам пребывания, вооружению и численности. Конкретные параметры такого контингента должны были уточняться межгосударственным соглашением между объединенной Молдовой и Россией. Это не подвергалось никакому сомнению. Президент Молдовы сам заявил о том, что это необходимо.

— Но инициатором наличия контингента, по-моему, выступали все-таки приднестровцы.

— Он заявил, что согласен с этим предложением Приднестровья еще в сентябре, на саммите в Ялте, и затем дважды письменно подтвердил эту позицию парафированием проекта меморандума 14 и 24 ноября 2003 года.

— Почему в первом документе появилось полстроки рукописного текста о миротворческих силах?

— Приднестровье настаивало на сохранении этого контингента на 49 лет. Президент Молдовы подписал первый документ как раз в том виде, в котором предложили приднестровцы. Мы считали, что демилитаризация обеих сторон в условиях объединенного государства может и должна завершиться значительно раньше. Поэтому ему было предложено: "Здесь можно возражать, и мы попытаемся уговорить приднестровцев, что на такой длительный срок такой контингент не требуется". И он своей рукой уже после приднестровцев вписал другой срок, до 2020 года. Это было 14 ноября. Второй документ был подписан 24-го числа, это чистовой вариант первого, правленного его рукой, и в той редакции, которую предложил сам президент Молдовы. Вот, собственно, и вся история. Вопрос: почему спустя 12 часов президент Молдовы отказался официально подписывать этот документ, уже парафированный, а спустя два года сказал, что этого не было? И что Россия чуть ли не жульничала, подменяя страницы? Для меня это необъяснимо. Есть только версии, на которые ссылаться будет неправильно.

— А до этого все шло гладко?
— Далеко не гладко. Президент Молдовы обратился с просьбой к президенту России оказать содействие в урегулировании приднестровского вопроса. И первое, с чем пришлось столкнуться летом 2003 года, это абсолютное взаимное недоверие обеих сторон и обоюдные обвинения в жульничестве. Казалось, мы ввязались в бесконечные, тяжелейшие и малопродуктивные переговоры, где главным образом выяснялись личные отношения двух руководителей. Это, собственно, продолжается и до сих пор. Каждая из сторон говорила и говорит, что ничему верить нельзя. Они обвиняли друг друга ровно симметрично. В Кишиневе говорили: не верьте документам, подписанным Смирновым! Приднестровцы говорили: то, что подпишет Воронин, это ничего не значит! Он завтра наплюет на это все.

— Ну, так и получилось. Чему же вы до сих пор удивляетесь?
— Сегодня удивляет беспардонная и беспричинная ложь. Тогда — непредсказуемые действия, недопустимые даже в отношениях между враждующими соседями в коммунальной квартире. Хотя первый сигнал поступил уже в середине ноября 2003 года. Но там была хотя бы мотивированная просьба о пересмотре достигнутых договоренностей. Когда первый раз уже был подписан проект меморандума, вдруг 17 ноября позвонил президент Молдовы и попросил еще раз вернуться к тому, что уже подписал, потому что еще раз осмыслил пункт про государственный статус русского языка и понял, что у него будут политические проблемы, что националистическая оппозиция довольно сильна... Пришлось немедленно вернуться в Молдову. Мы начали обсуждать уже десятки раз обсужденные вопросы. За ночь, проведенную с руководством Приднестровья, нам удалось договориться. Положения о статусе русского языка были изменены. Это был непростой диалог. Приднестровцев пришлось довольно сильно уговаривать и договариваться, что ну ладно, ну хорошо, главное — не название, государственный или официальный, а главное, чтобы были гарантии, что по языковому признаку не будет никакой дискриминации. И об этом мы с ним договорились уже в ночь накануне 24-го числа.

— После этого было, видимо, и решено, что в Кишинев на торжественное подписание приезжает президент России.

— Что касается приезда президента России, то это отдельная история. Изначально планировалось, что меморандум будет подписан в Петербурге, где президент Молдовы собирался у здания университета открывать памятник молдавскому государственному деятелю, который работал еще при Петре Первом. Туда должен был подъехать и руководитель Приднестровья. Учитывая взаимное недоверие между Смирновым и Ворониным, представлялось, что подписание документа на нейтральной для них территории было бы наиболее правильным. Однако президент Молдовы считал, что для него будет очень большой плюс, если президент России приедет в Молдову и именно там будет совершен этот исторический акт. Он очень эмоционально уговаривал Владимира Владимировича, чтобы это было именно в такой конструкции. Президент внял этим уговорам и согласился приехать в Кишинев.

— А как вел себя господин Воронин во время подготовки визита?
— Владимир Николаевич Воронин был окрылен: наконец вся проблема решена. Его предвыборные обещания народу решить проблему объединения Приднестровья с Молдавией сбудутся. Был эмоциональный подъем и у людей по обоим берегам Днестра. Воронин обращается к странам Евросоюза снять запрет на выезд 15 руководителей Приднестровья в страны Евросоюза. Руководство Приднестровья снимает запрет на въезд Воронина в Приднестровье. Воронин немедленно этим воспользовался и навестил свою тяжело больную маму. Прекращается взаимное подавление телефонной связи. Регулярно из Приднестровья уходят эшелоны с российскими вооружениями. Воронин встречается с бывшими участниками боевых действий 1992 года с молдавской стороны. Они поддерживают меморандум.

— Так что же стряслось-то?
— 24 ноября примерно через час после повторного подписания меморандума, как только сел в самолет лететь в Киев для встречи и обсуждения подписанного меморандума с Кучмой, раздался звонок Воронина: "Возвращайтесь скорее. Ко мне тут пришел иностранный дипломат (он назвал страну) и такое рассказал, такое написал..." Думаю, что уже в этот момент все было решено.

— Скажите, как могло получиться так, что вы, договариваясь с Приднестровьем и с Молдавией, не взяли в качестве четвертой стороны на переговоры представителей ЕС и ОБСЕ. Вы без них хотели сделать все? Вы не понимали, что шансов с самого начала на это не было?

— Представителем ОБСЕ в Кишиневе был тогда господин Хилл. Все эти документы, которые у вас перед глазами, они были абсолютно открыты, и мы с Уильямом Хиллом неоднократно обсуждали эти проблемы. И господин Хилл говорил, что в случае, если вам удастся хоть каким-то образом склеить это все, мы поддержим. Документ нормальный. У нас, он говорил, там вызывают сомнение, правда, кое-какие позиции... Ну, действительно, в спорных моментах там на переходный период устанавливается для Приднестровья квота в федеральном парламенте и довольно серьезное право вето. Там некоторые ключевые законы принимаются двумя третями, а у представителей Приднестровья чуть больше одной трети депутатов должно быть в парламенте. Вот это вызывало сомнения.

— А у вас это не вызывало сомнений?
— У меня это тоже вызывало всегда сомнения, да. Но это был тот компромисс, которого удалось достичь ради объединения, как тогда говорил президент Молдовы.

— Но не было же за столом четвертой стороны?
— Сесть за стол переговоров всем вместе можно было, никаких возражений с нашей стороны не было. Вопрос в другом: на самом деле главные переговорщики — это две стороны, Приднестровье и Молдова.

— Но выяснилось, что не главные?
— Это свидетельствует о цене той государственности, того суверенитета, о котором рассуждает нынешнее молдавское руководство.

— А вы разговаривали с Ворониным после его отказа?
— Первый разговор был в тот самый вечер, после возвращения моего из Киева в Кишинев. Тяжелый был разговор. Господин Воронин ничего, кроме покаяния, не мог произнести. Я уж не хочу, чтобы это освещалось в СМИ, все слова, которые произносились в том разговоре, он был при свидетелях, пусть они соберутся вместе и вспомнят тот ноябрьский вечер...

— Но все-таки? Он корил себя, что ли?
— Только себя. Он просил прощения и корил себя, называл себя уничижительными словами за такой поступок, называл себя обманщиком России, обманщиком президента, говорил, что меня обманул. Да, для меня это был шок...

— Вы что, раньше с такими вещами не сталкивались?
— Ни до этого, ни после этого. С таким поведением я не сталкивался.
— И, так сказать, в быту?
— Ни в быту, ни в политике до такой степени не опускаются.
— Он-то сам как все это объяснял?
— Да пояснял, что из-за отрицательной позиции ОБСЕ, именно из-за одного в основном пункта...

— Насчет миротворческого контингента?
— Да!
— Неужели он сам его до подписания не согласовал с ОБСЕ?
— Для него было неожиданностью, что по этой позиции на него было оказано давление. Но в этой ситуации, какое бы давление ни было, не надо было прогибаться. Все аргументы в пользу меморандума были на его стороне. И внутри- и внешнеполитические.

— Как вы думаете, могут Молдавия и Приднестровье выйти все-таки на такого рода меморандум в ближайшие годы?

— Абсолютно уверен в том, что это действительно чаяния подавляющего большинства людей. Это разделенные семьи, разделенные родственники, это унизительное положение многих людей, которые проживают на территории Приднестровья. Я думаю, что рано или поздно все равно они выйдут на объединение. Россия и сегодня предпринимает усилия по содействию этому процессу.

— Говорят, что есть некое письмо президента Молдавии президенту России, где он объясняет мотивы своего поведения, и что это очень эмоциональное письмо.

— Такое письмо действительно было, и это было где-то весной-летом 2004 года, когда президент Молдавии обратился к Владимиру Владимировичу с просьбой вернуться к рассмотрению всех этих вопросов, в том числе с моим участием. Признался, что он поступил тогда, мягко говоря, неосмотрительно и что сильно подорвал свой авторитет и как политика, и как человека. Смысл письма: он обещал быть более крепким и устойчивым, предлагал вернуться к обсуждению этих вопросов еще раз, просил принять его помощника по внешнеполитическим вопросам. Я его действительно принимал — уже работая в аппарате правительства. Выслушал его предложения. Предложение было такое: Россия должна принять какие-то туманные меры, непонятно какие, для того чтобы сменить политическое руководство Приднестровья. Был дан ответ, что мы это решить не можем. Это дело жителей Приднестровья. Других предложений не поступило.

АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ

Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/629697